Владимир Михановский - За шаг до пропасти

– Пусть отдыхает. С фотонными парусами все в порядке, – улыбнулся капитан.

После разговора с Рябовым штурман отправился к себе заниматься прокладкой курса «Валентины» на Землю. Дело непростое, имеющее такое множество капризных, скачущих во времени параметров, что поручать его компьютеру рискованно. В трехмерном пространстве космоса все непрерывно меняется, движется: поля, потоки заряженных частиц, большие и малые небесные тела. Чтобы учесть все факторы, нужен, помимо данных, доставляемых приборами, и огромный опыт, и умение разбираться в необычных, острых ситуациях, и способность главное отделять от второстепенного.

Трехмерный жидкостный кристалл и представлял собой штурманскую карту, на которой Ивану Грозе предстояло нанести курс «Валентины». Стоя перед ним, штурман наносил точку за точкой, и постепенно они выстраивались внутри кристалла в пунктирный путь. Это и была траектория, по которой в скором времени двинется корабль, подняв фотонные паруса-отражатели.

Анга выбрала самую быструю ленту, ведущую в биоотсек. По видеофону она узнала, что ее с образцами, взятыми на астероиде, в нетерпении ожидают сотрудники.

«Надо бы зайти проведать Леона», – кольнула беспокойная мысль. Хотя юноша и старался держаться молодцом, она сердцем чувствовала его необычное состояние. «Зайду попозже», – решила Анга, едва поспевая за тележкой, которая, скача рядом с бегущей лентой, развила невиданную прыть.

Анга давно уже привыкла к своему белоснежному царству, напоминавшему тропический лес. Трубопроводы и гибкие волноводы, похожие на лианы, обвивали мощные стволы генераторов. У покатых стен отсека теснились установки, по своей сложности соперничающие с живым организмом. Цель у каждой установки, при всем их различии, была одна – не упустить самую мельчайшую частичку живого, обнаруженного в пучинах космоса, раздуть искорку жизни, какой бы слабой она ни была.

Редкостный талант биолога позволил Анге возглавить биоотсек «Валентины».

И что с того, думала Анга, держась за поручень и мчась по бесконечным переходам корабля, что за все время поиска не удалось обнаружить жизнь в космосе? А вдруг именно сейчас, в этот раз… Она сильнее сжала в свободной руке известковый обломок, подобранный на астероиде. Как победить ей общую косность? Как убедить остальных, что жизнь мыслима не только на биологической основе? Ведь и приборы поиска соответственно запрограммированы. А вдруг при этом упускается нечто существенное? А вдруг сквозь ячейки невода проскальзывает рыба, которую они тщетно стараются поймать?..

Не дождавшись торможения ленты, Анга ловко соскочила с нее и скользнула в овальный люк, который, пропустив тележку, захлопнулся с еле слышным вздохом: герметичность каждого отсека «Валентины» была одним из основных принципов, которыми руководствовались инженеры, собиравшие пульсолет на венерианских стапелях.

Проходя в люк, Анге пришлось нагнуться: она усвоила эту привычку после нескольких набитых шишек.

Венерианские инженеры не сумели предусмотреть одного обстоятельства. Откуда им было знать, что люди, родившиеся и выросшие на борту «Валентины», в условиях почти постоянной пониженной тяжести, будут намного выше остальных землян?

Вот и получилось, что, например, Анга и Леон были на голову выше капитана, хотя он по земным меркам был мужчина высокого роста.

Сотрудники быстро разобрали образцы и разошлись по установкам. Предстояло основательно изучить все, что привезла экспедиция с астероида. Все понимали, что экспресс-анализ – это еще полдела.

Когда тележка опустела, Анга с известковым обломком в руке подошла к компьютеру, славящемуся своей памятью: он помнил все формы жизни, известные человечеству: Анга хотела задать вопрос компьютеру, но, поколебавшись, отказалась от этой мысли. Компьютер почти наверняка дал бы отрицательный ответ, и это стало бы еще одним аргументом против ее гипотезы. Она молча стояла перед ячеистой панелью, убегающей под потолок, и вертела в руках свою находку.

Обломок что-то напоминал. Но что?

…У них в биоотсеке много лет назад обитала черепаха Маруся, общая любимица. Анга была тогда совсем девчонкой, но хорошо запомнила ее – она помнила всех животных, которых видела даже мельком.

Долгожительница Маруся переселилась на «Валентину» еще с Земли. Жить, однако, ей долго не пришлось – черепаха погибла во время внезапного маневра корабля, когда во время боковых перегрузок на нее обрушился массивный куб синтезатора, раздробив панцирь. Как плакала тогда Анга! И долго перебирала обломки панциря.

Так вот, не походили ли чем-то те обломки на ее нынешнюю находку? Но, увы, в ее находке нет ни малейших следов органики.

Анга привыкла доверять своей интуиции. Но как убедить в своей правоте остальных?

Род Гангарона не зачах. Потомки его стали ведущей ветвью племени элов. Выдумщики, изобретатели, естествоиспытатели, они немало дали собратьям.

Не составлял исключения и самый юный потомок Гангарона – Гангар, названный так, по обычаю, в честь легендарного предка.

Гангар сразу обратил внимание на странное поведение самого молодого из пришельцев, оранжевого самца Леона. Внимательно следя за его движениями на астероиде, Гангар пришел к неожиданному выводу, что Леон – единственный из пришельцев – подпал под влияние биоритмов Гангарона, излучаемых с высокого конуса. Не зря же по этим биоритмам живет теперь весь род элов!

Дальнейших ход рассуждений Гангара был прост. Коль скоро примитивный пришелец подчиняется биоритмам Гангарона, значит, мозг этого неуклюжего существа можно подчинить своему влиянию и прочитать, как открытую книгу. В частности, выяснить, кто они, пришельцы, на что способны, каковы их намерения. А главное – с какой планеты и как туда добраться.

И Гангар приступил к сооружению установки направленного излучения, с помощью которой можно было бы воздействовать на мозг чужеземца и читать его мысли.

После возвращения на корабль Леон не находил себе места. Пообщался с сотрудниками, но работать не мог: внимание рассеивалось, простейшие вопросы заставали его врасплох.

Тогда он, гонимый неясными мыслями, отправился бродить по кораблю.

Побывал у астрофизиков, где долго наблюдал в телескоп за Изумрудной, звездой. Но вид людей был ему тягостен, и он предпочел одиночество на бегущих лентах и в бесконечных, ровно мерцающих стволов-коридоров.

В кают-компании было пусто, и Леон зашел туда. Ритм в висках не утихал, дробно стучащие молоточки наполняли голову невыносимой болью.

Леон опустился в противоперегрузочное кресло и в который раз вгляделся в картину над обзорным экраном. Пророк сегодня показался ему в чем-то неуловимо иным. Хотя все та же толпа слепцов окружала его, и сам пророк оставался незрячим. Вдруг Леону почудилось, что он смотрит на картину чужими глазами. Чужими? Но чьими же?.. В голове роились смутные образы, чужой голос диктовал гениальные строки. И вдруг они сложились воедино: «Согбенный, нищий и седой пророк с волнистой бородой! Ты много на себя берешь, тасуя истину и ложь. Тебе покорствует толпа, которая, увы, слепа. Но ты, однако, тоже слеп! Цедишь вино, ломаешь хлеб, а в промежутках наобум нам демонстрируешь свой ум. Толпу ты бросить рад бы, но – пророку это не дано. Толпа сама тебя влечет, как щепку ярость внешних вод».