Илья Одинец - Условно разумный

Семенов поднялся, вцепившись в спинку кресла, и замахнулся. Берестов подставил руку. Андрей навалился на второго пилота боком, схватился за штурвал и потянул на себя. До земли оставалось чуть меньше трех километров.

— Брось штурвал!

Владислав Олегович оттолкнул мужчину, и тот отлетел в угол. Голова кружилась.

— У тебя ничего не выйдет! — крикнул Семенов, но память показала красочную картинку: пышные похороны, минуту молчания в честь погибших и суд… над тем, чья халатность привела к этой трагедии. Над Андреем. А Андрей не делал ошибок, просто не успел остановить самоубийцу.

— Выйдет! Я повредил речевой самописец, а черные ящики не запишут ничего подозрительного, только как твой штурвал неожиданно направил самолет к земле!

Семенов нащупал крепления ремней второго пилота и отстегнул их. Берестов выпал из кресла прямо на противника, и они покатились по полу.

— Полтора километра! Мы разобьемся!

Андрей собрал силы и ударил второго пилота в челюсть.

Хватка ослабла, Семенов попытался сесть за штурвал, но самоубийца держал его за ногу.

— Отпусти!

Андрей лягнулся, попал по чему-то мягкому, высвободился, рванулся к креслу.

На альтиметре как приговор застыла цифра семьсот.

Прибор вышел из строя, а может, эта цифра прочно зафиксировалась в памяти потому, что в этот момент Андрей понял: он опоздал.

Но Семенов все равно потянул штурвал на себя.

— Какая ирония! — захохотал Берестов, даже не пытаясь подняться. — Двадцать три года безупречной службы и такая неприятность: погибнуть из-за ошибки юного пилота! В этом рейсе ты капитан! Ответственность ляжет на тебя! Даже если выживешь. Что очень вряд ли.

"Выживу", — мелькнуло в голове Андрея.

В ушах свистело. Непроглядная ночь не освещалась ни одним фонарем, ни одной звездой, всюду только непроглядная чернота и громовые раскаты.

"Хорошо, что упадем далеко от жилых районов", — подумал Семенов.

— Встретимся в аду, приятель! — крикнул второй пилот.

Раскат грома слился с грохотом взрыва.

Глава 16. Плохие новости

У Андрея болело все тело: руки, ноги, грудь, спина, голова, но особенно руки. Их словно опустили в чан с кипящим маслом и попеременно тыкали в них огромной вилкой: готовы, или еще поварить.

Поясница взрывалась болью, ребра казались изломанными, ноги не шевелились, хотя Семенов пытался ими двигать. А может ему просто казалось, что пытался…

В нос лез навязчивый запах горелой резины, расплавленного пластика и меди. Крови? Андрей закашлялся и открыл глаза. Он лежал на животе, в щеку впилось нечто острое, но что это, разглядеть не получилось — вокруг была темнота, только метрах в ста от него пылал упавший «Боинг-747».

Семенов попытался поднять голову и едва не вскрикнул от боли, прошедшей по позвоночнику. Перед глазами вспышкой пронеслось видение: быстро приближающаяся земля за окном кабины пилотов.

Момента удара самолета о землю мужчина не помнил, зато память показала другую картинку: вид выжженного пшеничного поля, дымящиеся обломки самолета и изуродованные обгоревшие части тел, вертолеты спасателей и удивленный вскрик: "Еще один выживший!" Но это случится только под утро, а сейчас…

Андрея затошнило.

— Это уже было, — шепнул он и облизал пересохшие губы. — Я на арене, а все это… лишь память. Морок. Видение.

"Вспомни слова "Ганеши", — посоветовал аналитик, — для борьбы с психоатакой тебе нужен якорь. Деталь, связанная с реальностью, нечто такое, от чего просто так не отмахнешься, что вытащит из омута воспоминаний, заставит перенестись во времени, вернет обратно на арену".

Семенов закрыл глаза и постарался сосредоточиться. К сожалению, это оказалось не так-то просто. Навязчивый запах взорвавшегося самолета и горелой плоти никуда не делся, ребра все так же болели, а руки умоляли найти где-нибудь обезболивающее.

— Я на арене, — шепнул Андрей, — я на арене. Я на арене.

Он вспомнил маленького ребенка, играющего в песке, нежную розовую кожу, пухлые губки, голубые глаза, светлые, похожие на пух, волосы…

Нос по-прежнему чувствовал запах гари.

… на мгновение показавшийся раздвоенный язык…

— Я на арене.

Увы, визуальные образы не помогали. Воспоминания о настоящем не могли вытащить Семенова из реальности прошлого. Мужчина сосредоточился на ощущениях.

Чем пахло на арене? Ничем особенным. За долгие недели заключения в "секторе предварительного заключения" он привык к не всегда приятным запахам инопланетных тварей. Следовало найти что-то осязаемое.

Решетка!

Андрея словно осенило. Перед тем, как отключиться и очнуться в кабине обреченного «Боинга», он стоял, опершись спиной о металлическую сетку купола.

Семенов сосредоточился на ощущениях.

Мелкая металлическая сетка. Левая ладонь чувствует ее гладкость и прохладу…

Зрачки под закрытыми веками сузились — после ночи и отдаленного костра догорающих остатков самолета свет арены показался ярче сотни солнц.

Андрей вздрогнул, и свет тотчас пропал.

"Не думай о самолете"! — приказал аналитик, и мужчина снова попытался сосредоточиться.

Под ногами толстый слой песка, но на пляж не похоже. На пляже песок мягкий, теплый, рассыпчатый, с удовольствием принимающий в объятья обнаженные ступни. На арене жесткий, утрамбованный, скрипучий.

В правой руке нож. Рукоятка теплая, слегка шершавая…

Свет возник также внезапно, как и в первый раз. Андрей поспешил открыть глаза и увидел решетку купола. Он лежал на спине, все также сжимая в правой руке оружие. Малыш на коленочках полз к нему. Он улыбнулся человеку…

Свет погас. К запаху горелого примешался едва заметный запах чего-то кислого. Слышалось сухое потрескивание, вокруг была абсолютная темнота, пламя потухло.

— Нет! Я на арене!

Андрей не помнил, как упал, зато теперь ему стало проще сосредоточиться.

Песок. Он лежит на песке.

Спина и правда почувствовала облегчение — боль ушла. Снова вспыхнул свет. Семенов вцепился в реальность, зарылся свободной левой рукой в песок арены, чтобы чувствовать. Вот он — якорь!

Ребенок сидел возле него. Он снова улыбнулся, но песок не позволил Андрею провалиться в прошлое. Мальчик оскалился, и сердце мужчины невольно ушло в пятки. За пухлыми губками скрывались вовсе не жемчужные зубки, а треугольные акульи зубы. Он крепче сжал нож и поднялся на ноги.

Его шатало. Он отошел подальше от дикстры, и увидел, как малыш упрямо развернулся и пополз в его сторону, посылая уставшему мозгу землянина один сигнал за другим. Но теперь Андрей мог сопротивляться.

Камеры мельтешили вокруг него, подлетая к самому носу. Семенов досадливо отмахнулся и подумал: что именно видели зрители? Металлическая сетка наверняка не уберегла бы их от воздействия дикстры, зато закрыла обзор, давая хищнику возможность сосредоточиться на единственном противнике — на Андрее. Но могли ли камеры передавать изображения прошлого? Те самые картины, что возникали перед глазами человека? Знает ли кто-нибудь, что ему пришлось пережить? Будет это плюсом или минусом? Покажется зрителям трагедия человека смешной или интересной?