Элисон Синклер - Вереница

Софи вышла в главную пещеру и услышала тихий-тихий плеск воды. Вспомнились ступени у озера Листер, ощущение шершавого дерева под босыми ступнями, щепки, мелкие осколки стекла – благодаря им ее кровь смешивалась с кровью ее родителей и прародителей. Она нагнулась и развязала шнурки. Сбросила, помогая себе носком другой ноги, сперва одну кроссовку, потом другую – и встала босыми ногами на зеленое покрытие, шершавое, колкое и немного влажное, как трава после заката. Покрытие, деревья, насекомые – все это части одного организма, одной системы. Люди находились в животе у громадной зверюги, хотелось им это признавать или нет.

Оставив туфли, Софи пошла дальше, сорвав на ходу рубашку и бросив ее за спину. Обнаженная кожа рук слабо светилась во тьме, как тонкий исчезающий барьер между нею и воздухом.

– Что ты делаешь, Софи? – послышался сзади голос Ханны.

Софи повернулась, глядя на крупный женский силуэт и смутные черты лица. Его выражения она не смогла разглядеть.

– Что с тобой такое? – спросила Софи. – Я знаю, почему они не трогают меня… А тебя почему?

Ханна ничего не ответила. Лицо ее удлинилось, словно она открыла рот, не успев подобрать слова. “Не стой с открытым ртом! – вспомнились ей слова матери. – Не ровен час туда кто-нибудь залетит!” Ханна закрыла рот. Интересно, произнесла она это вслух?

– Если тебя укусят, тебе станет легче? – спросила Ханна каким-то обыденным тоном, не выражавшим ни осуждения, ни недоверия, словно это был самый обычный вопрос.

– Да, – сказала Софи. И тут же, почувствовав всю нелепость своего ответа, прижала руки к груди. – Я знаю об этом побольше твоего. Я читала о чуме. Врачи умирали вместе со всеми. Они были бессильны и лечили не столько лекарствами, сколько заклинаниями. Бред какой-то! Я не хочу быть неуязвимой!

– Другие только об этом и мечтают, – спокойно заметила Ханна.

– Я не другие! – отрезала Софи. – Если и дальше так пойдет, в живых останутся только убогие и калеки!

Ханна безмолвно подняла брошенную рубашку. Софи просто стояла и смотрела на нее, не вдаваясь в дальнейшие объяснения. И вдруг ее что-то остро кольнуло в правую ступню. Ей показалось, что она увидела темное пятнышко на ноге, но в этой призрачной мгле было трудно что-либо различить. Быть может, это просто дернулось сухожилие. Софи подняла ногу, внимательно разглядывая суставы, и почувствовала, как что-то капнуло на пол. Она нагнулась, коснулась пальцем теплого влажного пятнышка. В нос ударил запах крови. Укус, очевидно, пришелся как раз в вену.

Вся ее безумная отвага испарилась в момент. Софи затрясло. Нелепая реакция… Слишком рано.

– Глупо. Совершенно безответственно. Я все-таки врач…

– Скорее всего это было неизбежно, – отозвалась Ханна. – Если, как ты выразилась, с нами больше не церемонятся… – И мягко добавила: – Ну что? Теперь ты довольна?

Давненько я вам не писала, но сейчас я уже здорова, честное слово. Стивен нашел меня, когда я валялась в отключке в своей пещере, и отнес в женский лагерь. По идее я должна быть ему благодарна, хотя я предпочла бы, чтобы он выходил меня сам, а не сплавил куда подальше. Я-то выходила его! Этот подонок даже не пришел поинтересоваться моим самочувствием…

А чувствую я себя неплохо, особенно если учесть, что мои нынешние няньки были уверены, что я умру. Эту заразу называют “гриппом Центавра” – все, кроме тех, у кого нет чувства юмора и кто считает, что это слишком фривольное название для смертельно опасной болезни. Но если подумать, умерло не так уж много народу. Докторша, которая присматривает за мной, очень славная – американка китайского происхождения, маленькая и уютная, как бабушка. Ее дочь родила в восемнадцать лет, так что она не достает меня причитаниями типа “Как ты могла? А как же твоя карьера? Как ты будешь одна растить ребенка?” и прочими ля-ля.

Что со мной было? Эта докторша говорит, заразы на Земле (болезни, а не люди!) постепенно становятся не такими опасными, когда острые вспышки эпидемии идут на убыль. Но говоря это, она немного хмурится, как бы сомневаясь в своих словах и не желая вдаваться в подробности. Мэгги (которая строит из себя железную леди, хотя на самом деле она мягче воска и вечно окружена ребятишками) думает, что корабль просто сделал нам прививку. В конце концов этого не избежал никто, и Мэгги считает, что вначале прививку делали только здоровым людям, потому что инопланетяне пытались понять, насколько сильной может быть доза. Сперва они малость переборщили. Некоторые женщины, когда это слышат, совершенно выходят из себя, так что Мариан с Мэгги говорят об этом, только когда рядом никого нет.

Здесь не так уж плохо. Мне нравится Ханна. Она у них вроде лидера, хотя и неофициального. Высокая, под два метра, сложена как полузащитник и всегда ходит в блузке с юбкой. Честно говоря, при таких ручищах, ножищах и плечищах выглядит она как трансвестит. Но если ей нравится так одеваться – пусть. Она учительница музыки и уже начала учить ребятишек играть на скрипке. Представляете, взяла с собой пять скрипок! Смотреть, как она бережно берет в свои большие ладони детскую ручонку, чтобы правильно поставить пальчики, одно удовольствие. Надеюсь, мой ребенок захочет научиться играть на скрипке, когда перестанет пускать пузыри и шлепаться на попу.

Хотя мне нравится Ханна и некоторые другие женщины, есть кое-что, чего я им, наверное, не скажу. Сама не знаю почему. А может, и знаю. Я не боюсь, что они мне не поверят – они здесь такого понасмотрелись, что их уже ничем не удивишь. Но если я скажу, это станет слишком реальным. Дело в том, что, когда я болела, я видела какие-то огромные фигуры, похожие на сов с переливающимся оперением, а лица у них были, как цветы. Не знаю, долго это продолжалось или нет, ведь я совсем потеряла чувство времени, но они сажали на меня букашек – на руки и на грудь. Всех остальных на корабле покусали только один раз, а меня – шесть. Мэгги говорит, что букашки – переносчики болезни, и она не слышала, чтобы кто-то еще пережил так много укусов. Я лично помню только первый, потому что потом я вырубилась и ничего уже не соображала. Видела я этих сов наяву или бредила? И что они делали? Пытались убить меня? Может, я не должна была рисовать на стенах? Я поспрашивала, чем тут люди занимаются, но никто вроде больше на стенах не рисовал. Хотя, если корабль не хотел, чтобы я рисовала, зачем он давал мне краски? Я-то воспринимала это как поощрение… В общем, я до сих пор боюсь. Если я снова заболею, я умру. Или умрет мой ребенок.

Но я люблю свою пещеру. И меня мучит любопытство. Мне не терпится посмотреть на картинку, которую нарисовал корабль. А еще я хочу узнать, правда ли я видела инопланетян. И когда я об этом думаю, я все меньше боюсь умереть или потерять ребенка, и мне все больше хочется вернуться а пещеру. В принципе, если бы я мечтала о безопасной жизни, я могла остаться на Земле, верно? Но я полетела с ними – и не жалею об этом.