Константин Брендючков - Последний ангел

— Что ж, Владлен Федорович, вам виднее, но давайте сразу же определимся. Я согласен занять должность главного конструктора завода, только чтобы это было без всяких промежуточных этапов. А завбюро я не стану: времени остается мало.

«О! Это, кажется, уже смахивает на вымогательство», — уловил я мысль директора, но идти на попятный было незачем, и поэтому я добавил:

— Вот так и сообщите в Управление.

Директор, очевидно, не заметил, что я заговорил об Управлении первым, без повода с его стороны, и коротко заключил:

— Ладно, я сообщу, а там уж пусть решают сами.

Через несколько дней из Управления пришел приказ о моем назначении главным конструктором. Я был доволен и польщен. Она обрадовалась еще больше.

И вот настал час прощания с моим прежним рабочим местом. Я придирчиво проверил ящики стола, оставив в них некоторые справочные таблицы, безжалостно уничтожил эскизы и расчеты, которые уже никому не понадобятся, и вынес в мусорный ящик плотно набитую корзину. Потом сдал книги в техническую библиотеку, а Люсе — свои чертежные принадлежности, и стойло, прослужившее мне без малого восемь лет, осиротело.

Впрочем, не оно мне служило, а я ему, но все же расставаться с ним было немножко жалко, — ведь я знал здесь все, вплоть до последней царапины на столе и до наспех сделанных карандашных пометок на краях чертежной доски кульмана. Лишенная последнего моего чертежа, исколотая по углам бесчисленными кнопками, эта доска как бы освободилась от многотонного веса разных машин и аппаратов, которые я нагружал на нее за проведенные здесь годы. Когда и кто станет перед ней после меня, чья спина будет маячить перед глазами Афины Паллады?

Потом я пошел принимать дела у Льва Васильевича. Он сидел за письменным столом нахохленный и, не поднимаясь, кивнул:

— Садитесь. Может, покурим для начала?

Я молча сел напротив него и достал папиросы, он закурил сигарету в мундштуке. В первый раз я закурил в бюро, не выходя на лестничную клетку, я больше вообще не стану туда выходить, не положено по чину.

Лев Васильевич тоже приготовился к передаче дел; на письменном столе громоздилась груда папок, а из шкафа с неприкрытой дверкой выглядывали два ящичка картотеки, корзина была до верху заполнена обрывками бумаги. Льва Васильевича проводили на пенсию еще накануне, в заводском клубе, где его чествовали как старейшего работника завода.

Много времени на передачу дел не потребовалось, так как все работы бюро были мне известны, подписали акт, принял ключи.

— А карандаш свой я вам не оставляю, — улыбнулся Лев Васильевич. — Его мне подарили сотрудники десять лет назад, когда вас здесь еще не было. Я теперь приделаю к нему цепочку и повешу дома над кроватью, как шашку отставного кавалериста.

— Зачем вам вздумалось уходить, взяли бы да и остались.

— Нет смысла. У каждого есть свой предел. Узнаете, не вам меня утешать.

Тут Лев Васильевич встал и, забрав мусорную корзинку, ушел из кабинета, а я сел в его кресло. Он прав, а я почему-то не чувствую приближения к этому пределу, я вообще ни в чем еще не ощущал надвигающуюся старость, а с тех нор, как в мою жизнь вошла Она, мне кажется, что я вновь молод, бодр и способен еще на многие дела и переживания. Неужели перелом лет наступит так внезапно и резко или мои сроки находятся еще довольно далеко? Нет, Лев Васильевич, теперь я еще покручусь, может, я еще первой половины своего срока не израсходовал!

Свою деятельность в новом качестве Олег Петрович начал с того, что дня через три после приема дел определил курс руководства, которого он намеревался придерживаться.

За полчаса до звонка он вышел из кабинета в общий зал, встал по традиции за Люсин стол, пригласил сотрудников и «провозгласил декларацию», как назвала это Афина Павловна.

— Хочу вас поставить в известность об основном принципе, которому я намерен следовать в нашей работе, и услышать ваше мнение по этому поводу. Обходить всех каждый день, как это делал Лев Васильевич, я не намерен. Практика такой опеки мне не по душе, от инженеров можно, на мой взгляд, ожидать большей самостоятельности. Заявляя так, я осуждаю не Льва Васильевича, а довольно распространенную тенденцию. Вглядитесь в штамп, например, этого чертежа и подумайте, для чего, собственно, в нем предусмотрено столько подписей?

Олег Петрович поднял со стола Люси заготовленную заранее светокопию, приколол на стенке и стал показывать.

— Смотрите: «разработал, проверил, техконтроль, нормоконтроль, ведущий руководитель, чертил, утвердил» и тэ-дэ, вплоть до подписей копировщицы, главного инженера, а теперь еще и главного конструктора завода. Это же не штамп чертежа, а платежная ведомость или список участников круговой поруки!

Я знаю, конечно, что не Лев Васильевич все это придумал и даже не директор; и уж если кто-то там на заоблачных высотах канцелярской пирамиды счел нужным ввести в штамп все эти графы, мы обязаны их заполнять. Но это совсем не значит, что каждая последующая подпись снимает ответственность со всех предыдущих, и тем более с основного конструктора. Конструктор создает машину, с него и должен быть весь спрос. Зато ему же должна быть предоставлена и широкая самостоятельность.

Олег Петрович подкрепил свою точку зрения примерами из недавних разработок и предложил задавать вопросы и высказываться.

— Что же, поживем — увидим, — первым отозвался парторг. — Не совсем ясно только, как вы представляете себе ваше собственное руководство.

— Я думаю, — ответил Олег Петрович, — здесь вряд ли уместны заранее заготовленные шаблоны. Я буду, разумеется, давать целевые установки при распределении работ. Какое-то представление об ее конечном виде у меня должно сложиться еще до этого, но разработчик волен представлять ее по-своему. Если наши представления разойдутся, мы будем спорить, не договоримся, вовлечем в спор других. Кроме того, у нас есть ведь всегда проектное задание, рамок которого мы должны придерживаться.

— А если вас переспорят? — подал голос Погорельский.

— Обращусь за консультацией на сторону.

— Вдруг да и там вас не поддержат, тогда как?

— Тогда поступлю согласно собственному убеждению.

— Ага! Значит, власть примените, пойдете против всех?

— А как же иначе! Непременно, если меня не убедят. Но я прибегну к этому только в последней стадии, а не буду то и дело вмешиваться и водить вас на помочах. Другое дело, если кто-то захочет посоветоваться со мной, когда возникнет сомнение: в таких случаях — милости прошу — привлекать меня без всякого стеснения к своей работе, прямо к кульману.

— Что же, поживем — увидим, проверим на практике, — повторил парторг, как бы заключая обсуждение.