Мэрион Брэдли - Руины Изиды

Снова перед Цендри встали вопросы, ответы на которые она не могла найти. Пребывание здесь начинало вносить в ее мысли сумятицу. Цендри решила отвлечься и занялась фруктами. Они имели странный, но очень приятный вкус. Как практически все на Университете, Цендри приучила себя есть практически все, что считалось съедобным, не только не испытывая при этом ни отвращения, ни неприязни, но даже пытаясь найти в неизвестных кушаньях свои достоинства. Сейчас она заметила, что большинство блюд здесь были приготовлены из круп, овощей и фруктов. "Интересно, — подумала Цендри, — как здесь относятся к мясу?"

— Дорогая ученая дама…

— Слушаю вас, леди Ванайя…

— Простите меня, если я чем-то обидела вас, — сказала Проматриарх, — но мы здесь не любим формальностей. — Она посмотрела на Миранду. — Моя дочь изучала формы поведения и речи, принятые у вас, и говорила мне, что я должна следовать определенным правилам. Однако мне кажется, что на Университете, где переплетается множество культур, люди отказываются от излишней официальности в обращении. Я хотела бы узнать, как вас зовут, ученая дама, и можно ли мне называть вас по имени.

— Меня зовут Цендри, и вы можете называть меня так.

"Я с самого начала была права, они не переваривают официальности, — радовалась своей догадливости Цендри, — она попросту не вписывается в их жизнь. Все, что я видела: их безразличное отношение к одежде, бесшабашная планировка города — все говорит об их стремлении к простоте и естественности". Цендри как бы заново перелистывала учебник по общественным структурам, но теперь за его сухими догматическими формулировками стояла реальная жизнь. Цендри было радостно сознавать это, поскольку ее работа обретала определенный смысл.

"Вот что нужно изучать, — с восторгом думала она, — их общество, их уклад, а не какие-то безжизненные Руины, оставленные мифическими Строителями, которых сейчас никто и не помнит".

— Цендри, — улыбаясь, повторила Ванайя, — звучит красиво. На вашем языке ваше имя означает что-нибудь?

— Да, — ответила Цендри. — В переводе с моего языка это — искра, отблеск пламени. — Она задумалась, ища нужный эквивалент. — Мое имя можно перевести и как "живое пламя".

Ванайя мягко дотронулась до руки Цендри.

— Я вижу вас, — тихо произнесла она. — Вы — женщина, такая же, как и мы, хотя образ жизни Сообщества оставил на вас отпечаток. Ожидая вас, мои дочери были уверены, что вы, пришелица из Сообщества, будете мягкотелой, податливой, — голос Ванайи стал твердым и сильным, — подавленной, или, наоборот, злой, раздраженной, забитой мужчинами и необходимостью соперничать с ними, противостоять им, но я чувствовала, знала, что вы будете не такой, и рада, что не ошиблась.

Цендри понимала, что Ванайя говорит ей комплимент, но ее коробило от слов Проматриарха. Соперничать с мужчинами Цендри приходилось, но она не видела в этом большого несчастья для себя.

— Благодарю вас, леди, — ответила она.

— Но если я буду называть вас Цендри, тогда вы должны называть меня Ванайя. Впоследствии, когда узнаете меня получше, вы сможете называть меня дарительницей жизни. Так меня величают все в этом доме, даже те, кто не является моими дочерьми по плоти.

Цендри немедленно схватилась за брошенную зацепку.

— Значит, не все эти женщины являются вашими дочерьми? — спросила она.

— Большинство их — дочери моего дома, а не тела, — ответила Ванайя и с видимым удовольствием начала объяснять: — Миранду вы уже знаете, она — младшая дочь моего тела и моя наследница. У меня есть еще три дочери тела. Одна из них вместе со своими детьми ушла в дом к своей подруге, вторая уехала по делам в город, а старшая дочь, Лиалла, — Ванайя показала на одну из женщин, — находится здесь вместе со своей подругой по имени Замила.

Обе женщины стыдливо посмотрели на Цендри. Цендри заметила, что они сидят прижавшись друг к другу и по очереди кормят из ложки розовощекого малыша.

Термин «подруга» не шокировал Цендри. "Значит, женщины здесь спариваются, — подумала она. — Но откуда же у них берутся дети? Искусственное осеменение? Очень похоже. Ну а где у них все мужчины?

Если они прячут своих мужчин, — продолжала размышлять Цендри, — тогда неудивительно, что их приходится опасаться".

Эти мысли настолько поразили Цендри, что она предпочла переключиться на другое — на имена. В них не было ничего особенно странного, если не считать того, что все они состояли только из трех слогов.

Тем временем Ванайя продолжала перечисление:

— У меня есть еще и несколько приемных дочерей, они живут здесь же со своими подругами. — Ванайя произнесла имена, но Цендри их сразу же забыла, для нее оказалось сложным запомнить сразу всех обитательниц дома Проматриарха. — Со мной живут и мои дальние родственницы, они присоединились к нам недавно, — увлеченно рассказывала Ванайя. — Мы вместе работаем в поле и по дому, часто совершаем прогулки по морю. Мой младший ребенок мужского пола, его зовут Лар, ушел в мужской дом почти пятнадцать солнечных циклов назад, так что, кроме моего дорогого спутника, мужчин в моем доме нет. — Она снова посмотрела на своего милого Ру — Моим троим внучатам нет еще и десяти. О, я чуть не забыла, с нами живет наша домашняя спрашивающая, ее зовут Маре. — Ванайя ткнула пальцем в непомерно толстую, неопрятную ярко-рыжую особу, сидевшую за соседним столиком. Она что-то мурлыкала, покачивая спящего на коленях малыша. — Маре — это женщина-нашей-милостью, оно родилось мужчиной и именовалось Мар, но уже много лет назад, вместе с привилегией носить женскую одежду и украшения, ей было даровано право приносить жертвы в святых местах и храмах, посвященных Богине. Тогда же она получила и новое имя Маре и с тех пор живет с нами как сестра.

"Так вот почему мне иногда трудно отличить мужчину от женщины, — внезапно вспомнила свое замешательство Цендри. — Хотя, возможно, разница все-таки есть, только внешне для постороннего не очень заметная". Лишь внимательно разглядывая Маре, Цендри заметила отсутствие груди и до синевы выбритые и тщательно напудренные щеки.

"Как они добиваются такого сходства? Кто это? Евнух, кастрат? Как проходит трансформация из мужчины в женщину-нашей-милостью, подавлением психики или хирургическим путем? И что это за функция такая — домашняя спрашивающая?"

Цендри старалась не выдать охватившего ее чувства отвращения от вида бесформенного, обрюзгшего Маре, отвергшего свой пол и выбравшего уродство ради жизни с женщинами.

"Следовало ожидать, — продолжала наблюдать за Маре Цендри, — что здесь поощряется стремление к женственности даже в мужчинах.

Но какое мне, собственно, дело до их половых выкрутасов? Я — антрополог, в мои обязанности не входит делать выводы о правильности или неправильности их действий. Я просто устала, слишком много впечатлений для одного дня".