Стивен Кинг - Истории Хейвена

Энди Бузман почти пожелал, чтобы Бобби поскорее умерла, тогда-то они смогут отделаться от него. В этом он солидарен с другими хэвенцами, разрабатывающими проект; правда, это замедлит все дело, но, в конечном итоге, окупится.

Тогда он избавится от напарника, который зверски давит на нервы.

Вот, например, сегодня утром. Полуденный перерыв. Бузман сидит на пеньке и ест что-то вроде бутерброда, состряпанного из орехов, масла и крекеров, запивая все это ледяным кофе из термоса. Конечно, он предпочитает горячий кофе холодному, даже в жару, но, как только выпали зубы, он нашел, что горячее питье не для него.

Гарденер сидел в позе лотоса (ни дать, ни взять йог!) прямо на мягкой влажной почве, ел яблоко и запивал его пивом. Бузману еще не встречался ни один «орел», который мог бы есть яблоко и запивать его пивом, особенно на завтрак, но Гарденер поступал именно так. Отсюда Бузман заметил дюймовый шрам на левом виске Гарденера. А под зарубцевавшейся кожей — стальная пластинка. Она…

Гарденер обернулся и перехватил его взгляд. Бузман растерялся, думая, что Гард начнет кричать и ругаться. Или просто подойдет к нему и попытается ему врезать, также как и Джонни Эндерсу. "Ну, если он рискнет, — подумал Бузман, сжимая пальцы в кулак, — он убедится, что я не слабак".

Но, вопреки предчувствиям, Гард заговорил мягким и спокойным тоном только затаенная циничная усмешка залегла в уголках его рта. В следующую минуту Бузман сообразил, что Гарденер не говорит, а передает мысли. Человек, сидящий со скрещенными по-турецки ногами на грязной и влажной земле, причем, кажется, тронувшийся умом, с лицом, испещренным, словно оспой, солнечными зайчиками, отражавшимися от мерцающей поверхности корабля, декламировал наизусть, как школьник.

Да, "дьявольски невыносимый тип" — вот определение, вполне выражающее чувства Бузмана. Он искренне пожелал смерти Гарденера.

-..Том отложил кисть с видимым отвращением на лице, но со скрытым рвением в глубине души, — декламировал Гарденер, с полузакрытыми глазами, подставив лицо ласковому утреннему солнцу. Затаенная улыбка не сходила с его губ. — И когда последний пароход "Биг Миссури" отчалил навстречу солнцу, отставной художник уселся в тени на бочку, поджал ноги, извлек свое яблоко и стал замышлять избиение младенцев.

— К чему, — начал было Энди, но Гарденер, чья усмешка перешла в неподдельную, но, тем не менее, циничную ухмылку, перебил его.

— В материале нет недостатка; мальчишки проходили мимо каждую минуту; они искали развлечений, но оставались белить забор. Как только Бен закончил, Том уступил следующую вакансию Билли Фишеру за ножик с хорошей рукояткой и чехлом; когда он закончил свою долю, Джонни Миллер обрел право на еще несколько досок в обмен на дохлую крысу, которую можно было крутить на веревочке…

Гарденер допил пиво, рыгнул и потянулся.

— Ты мне так и не принес дохлую крысу, которую можно крутить на веревочке, но я уловил твои мысли, Бузи, полагаю, что только начало, а?

— Не понимаю, о чем ты, — медленно протянул Бузман. За плечами у него было всего-то два года колледжа, бизнес-курсы, после которых он сразу же пошел работать. Семейные обстоятельства (у отца — перебои сердца и хроническая жуткая гипертония) не позволили ему совершенствовать свое образование, так что шибко умные интеллектуалы вроде этого, неимоверно раздражали его. Только и знают, что выламываться и цитировать по памяти строки какого-то автора, умершего Бог знает когда, воображая при этом, что прочие им и в подметки не годятся.

Гарденер заговорил:

— Хорошо. Это вторая глава из "Тома Сойера". Когда Бобби вернулась в Ютику, классе в седьмом, эта затея называлась… ну, что-то вроде конкурса юных дарований. Туда входило и конкурсное задание по декламации. Она не хотела в этом участвовать, но ее сестра Энн решила, что она должна, ну просто обязана, что так будет лучше для нее, а если уж сестрица Энн что-нибудь решила, то это, приятель, решено окончательно. Бузи, Энн была настоящим цербером, да и сейчас им осталась. По крайней мере, могу предположить. Я не видел ее целую вечность, ох-охо, надо сказать, что от нее лучше держаться подальше. Уверен, что она осталась такой же, какой и была. Люди такого сорта меняются очень редко.

— Не называй меня "Бузи", — сказал Энди, надеясь, что его голос звучит более угрожающе, чем обычно. — Я этого не люблю.

— Когда мы с Бобби познакомились (это было на вступительном конкурсе), она как раз писала о мучительных попытках декламировать "Тома Сойера". Я просто отпал.

Гарденер поднялся на ноги и подошел к Энди, чем весьма насторожил бывшего агента по торговле недвижимостью, бросавшего тревожные взгляды.

— Мы встретились с ней после уроков; я спросил, помнит ли она еще "побелку забора" наизусть. Еще как помнила. Ничего удивительного… Есть кое-что, что не забывается никогда. Например, когда твоя матушка или сестрица истязают тебя мучительными затеями, вовлекая в наводящие ужас Конкурсы Юных Дарований. Момент, когда ты выходишь на сцену и предстаешь перед всем сборищем, может стереться из памяти. Но то, что ты выучил, так втемяшивается в твою голову, что ты вспомнишь эти строки даже на смертном одре.

— Слушай, — прервал его Энди, — вернемся к работе…

— Я попросил ее припомнить несколько предложений, а потом и присоединился к ней. Мы чуть не лопнули со смеху… помню даже, как чернильница опрокинулась к ней на колени. Мы слово в слово декламировали бессмертные строки Марка Твена. Так уж получилось, что мы сразу нашли друг друга. А что? И я, и Бобби были очень застенчивыми детьми. Ее сестрица стерегла ее, как дракон заколдованную принцессу, моя матушка выполняла сходные функции, так что мы понимали друг друга без слов. Люди вроде моей матушки и ее сестрицы одержимы бредовой идеей, что единственное, что необходимо застенчивому ребенку, что несомненно, принесет ему пользу — так это участие в затеях, внушающих ему наибольший ужас — возьмем, например, конкурс юных дарований. Так что, можешь мне поверить, все мытарства Тома Сойера мы принимали близко к сердцу. Вообще, подобные эпизоды для декламации — излюбленный вариант, бытующий на конкурсах. Пожалуй, только «Сердце-обличитель» может с ним соперничать.

Гарденер набрал воздуха в легкие и завопил:

— Негодяи! Будет вам притворяться! Я сознаюсь!., оторвите половицы!., вот здесь, здесь!., это стучит его мерзкое сердце!

Энди просто передернуло. Он выронил термос и облился холодным кофе.

— Хо-хо, Бузи, — отметил Гарденер, как бы между прочим. — Пропали твои полиэстровые слаксы.

— Надо сказать, что в отличие от Бобби я не дрожал, — продолжил Гарденер свой рассказ. — Более того, я выиграл второй приз. Но это не изжило мой страх выступления перед обширной аудиторией… Пожалуй, только усугубило его. Когда я выхожу читать стихи перед толпой, я вижу эти кровожадные взгляды… и всегда вспоминаю "побелку забора". А еще я вспоминаю Бобби. Бывает, этого вполне достаточно, чтобы выбить меня из колеи… Ну, как бы то ни было, мы с Бобби нашли общий язык.