Антон Карташев - Вселенские Соборы

Что касается принятия V Вселенского собора на Западе, то со времени Григория Великого его следует считать (кроме упомянутой схизмы) всеобщим и в Испании, и в Галлии, и в Ирландии, куда еще папа Григорий Великий писал, что на V соборе «ничего не было нарушено в деле веры или как-нибудь изменено» (Деяния соборов. V).

B заключение я должен выполнить мое обещание: в чем я вижу «икону» V Вселенского собора, столь обремененного человеческими немощами? B чем оправдание, положительный смысл вложенных в него усилий? За что церковь признала, приняла авторитет этого собора? Каким приобретением богословского разумения она ему обязана?

Нового богословского вопроса на V соборе не ставилось. B пределах прежнего - о двух природах во Христе - новый момент в вопросе «о двух волях» измышлен был лишь столетием позже. Тут же творилось что-то искусственное и неясное. Топтались на почве халкидонских постановлений, перекапывали эту почву, ища в ней якобы все еще засоряющие ее ядовитые следы полузабытой несторианской ереси. Занимали общее внимание не богословием по существу, a какими-то личностями и невесомыми мелочами около них, в расчете понравиться каким-то массам, в чем-то им угодить. Проблема была не столько теоретико-догматическая, сколько практическая, почти демагогическая. Но для церкви - одинаково живая и ответственная. Церковь благо устрояет не только мысли и головы людей и народов, но и их сердца и преображает в своем духе все интересы жизни. Посему естественно и понятно, что эта категория прагматических вопросов лежит ближе к сердцу христианской теократической государственности, ее миропомазанных василевсов. Это - область преимущественно их ведения и их ответственности. Если и IV Вселенский Халкидонский собор (451 г.), с его остро поставленной теоретико-догматической задачей, проведен был рукой императорской власти, то тем более настоящий V, с его прагматической задачей, является всецело делом Феодоры и Юстиниана в целях и интересах специфических - в целях спасения начавшей исторически стареть и распадаться христианской Ромейской империи. Вы скажете: это задача политическая, a не церковная. Нет, это задача теократическая, т.е. в церковно-античном, подлинно православном смысле именно церковная. Древнюю церковь надо понять не извне, a изнутри, из природы ее самосознания, повторяю: целостно-теократического, a не нашего, модернизованного и оскопленного секулярным либерализмом. церкви мы зачастую судим «по-европейски», исходя из мнимо бесспорной аксиомы «разделения церкви и государства», в то время как для православной мысли это просто несторианская ересь - увы! - практически, за неимением в реальности лучшего, всеми нами расчетливо приемлемая. Но это не только не наша православная норма (уже не говорим об идеале), это свидетельство нашего бессилия, нашей покорной забитости в уголок лаической «терпимости». Мы практически предали идеал и принцип теократии, примирились с его упразднением и получили право заносчиво критиковать византийскую теократию. Легко видеть в ней и античную грубость, и человеческие страсти, и вороха всякой греховности. Но это было посильное, хотя и обезображенное грехом, стояние на почве мистически-догматической христологически-православной, двуприродной, богочеловеческой, теократической цельности.

Христолюбивые императоры, приснопамятные Юстиниан и Феодора, не были носителями только человеческих, грубо-утилитарных, империалистических инстинктов. Ревностность в служении империи была для них в то же самое время и ревностностью в служении Церкви Христовой. Исторически назревавшая опасность распада тела государства была для них тем самым и опасностью распада и умаления тела Церкви. Они не ошиблись. Эта опасность для восточной половины церкви была уже реальной.

Почти чудесно быстрое завоевание в IV в. до Рождества Христова всего Ближнего Востока под эгиду эллинского языка и культуры; затем - благодатное углубление этой эллинизации сменившей ее вселенской церковью все-таки не изменили кровной, расовой подпочвы y восточных христиан. Они, возрастая духовно и культурно в атмосфере вселенскости, тем самым возвышали, христианизовали и свои языки, и все свое национально-историческое самосознание. Это антиномическое и вместе симфоническое сосуществование вселенского и национального начал в сознании народов никогда не может достичь идеального устойчивого равновесия. Оно в вечном колебании, в борьбе, дефективных уклонах, крайностях и извращениях.

Этот глубокий и всеобъемлющий факт истории человечества по своей мучительной сложности недаром охарактеризован библейским преданием как Божие наказание за столпотворение, за гордыню. Провал за такую гордыню подстерегает всякую империю, несмотря на то что собирание распыленного человечества в более широкие объединения есть факт положительный, идущий навстречу задачам строительства Царства Божия на земле. В этом провиденциальная роль Римской империи Августа, и благодарная память о ней православной церкви так внушительно запечатлелась для нас в стихирах Рождества Христова.

И вот на долю возглавителей восточной половины вселенской церкви, ее василевсов, и выпала эта труднейшая и для идеологии тех веков еще новая, непостижимая и неразрешимая задача - спасти единство империи через сохранение единства церкви. A фактический опыт указывал, что неудовлетворенные стремления все яснее и ярче сливались с еретическими разномыслиями и инстинктивно хватались за них для прикрытия и оправдания своего внутреннего отъединения от эллинизма, a при случае и государственного сепаратизма.

Эта многовековая болезнь особенно тяготела над восточной половиной империи, ибо восточные соседи эллинства были носителями глубоких религиозных интересов и страстных мистических эмоций. Естественно поэтому, что весь восточный пояс Византийского царства: иверийцы, армяне, сиро-арамеи, сиро-персы, сиро-арабы и южней - копты, ефиопы - все время, присоединяясь к ересям, откалывались от греческой кафолической церкви и, воспользовавшись в VII в. внешним нашествием арабов-исламитов - отчасти изменнически, отчасти наивно, - охотно отпали от вселенской церкви, не понявшей и не удовлетворившей их племенного самостийнического инстинкта. Неразрешенный конфликт этих националистических инстинктов сотрясает в постоянной лихорадке и современные нам большие и малые империи. Секрет полного излечивания болезни еще не открыт. He будем поэтому с холодной безучастностью судить царственные муки нашей православной Матери-Церкви Византийской, несовершенно, но все же добросовестно пытавшейся разрешить одну из загадок истории - превратить унаследованный ею идеал Pax Romana в Pax Christiana, Pax Ecclesiastica, Pax Catholica (Римского Мира в Мир Христианский, Мир Церковный, Мир Кафолический). V Вселенский собор, со всеми его человеческими кривизнами, компромиссными ухищрениями, давлениями и даже насилиями, являет нам в себе великий подвиг, не лишенный сознательного, жертвенного «истощения - уничижения, кенозиса» и власти церковной, и власти государственной. Это - великий подвигне только церковного богословского разума, долженствующего разъяснять по нужде времени главное и даже второстепенное, ставшее «злобой дня», но и великий подвиг Любвиматеринского сердца церкви, всякими путями, то грозой, то лаской, спасающей соблазняемых националистическими страстями инородческих чад своих.