Владимир Фильчаков - Паук

— Забери, — из последних сил умолял Прошин.

Корзунов долго смотрел другу в глаза. Отвел взгляд, нервно помял руки.

— Поехали! — сказал строго, поднимаясь.

— Куда?

— Как куда? К Ройстерману этому. Ну, поехали!

— Его же нет…

— Откопаем! Под землю залезем, но найдем. Да на месте он, я ж проверял.

Он бросил на стол тысячную бумажку, схватил Прошина в охапку и потащил на улицу. В такси Прошина развезло, он привалился к теплому боку приятеля и заснул. Но путь был недалекий и скоро Корзунов растолкал его и поволок по какой-то лестнице, остановился перед знакомой дверью, на которой висела та самая табличка. Прошин улыбнулся ей, как старой знакомой.

Дверь открыл сам старик, посмотрел на приятелей, правый уголок губ у него слегка дрогнул, он посторонился, пропуская их в квартиру. Они прошли, не раздеваясь, Прошин упал в кресло и вознамерился заснуть, но Корзунов его тут же встряхнул, возвращая к действительности. Старик подтолкнул Корзунову антикварный стул на гнутых ножках, тот сел, держа Прошина за шиворот.

— Зря вы пришли сейчас, молодые люди, — сказал хозяин. — Спьяну такие дела не делаются…

— А скажите-ка нам, — Прошин пьяно хохотнул, — кто вы такой?

Корзунов снова встряхнул его и он замолчал.

— Приходите завтра, — сказал старик. — Хотя нет, завтра вы будете больны. Лучше послезавтра.

— А вы думаете, приходить к вам на трезвую голову не страшно? — спросил Корзунов незнакомым, каким-то тонким и дребезжащим голосом. — Уж поверьте, мы все взвесили и за себя отвечаем.

— А деньги принесли? — старик ощерился, показав никотиновые зубы.

— У меня нет таких денег, — сказал Корзунов, набычившись. — И вы это прекрасно знаете. Речь идет об обмене. Забираете у него и даете мне. Какие деньги? На хрена ВАМ деньги? Сделайте!

— А он, — старик кивнул на заснувшего Прошина, — согласен, стало быть?

— Да он сам же и предложил! — Корзунов выпустил ворот приятеля, тот осел глубоко в кресле, и на лице его появилось довольное выражение.

— Знаю. — Хозяин встал из-за стола, подошел к Прошину. Тот зачмокал, что-то пробормотал и хохотнул. — Ну что ж, быть посему! А сейчас — забирайте своего приятеля и проваливайте!

Корзунов с готовностью перекинул руку Прошина через плечо, ondub`rhk его и понес к выходу. Прошин был гораздо ниже ростом, и ноги его болтались, как у повешенного.

Прошин с тоской сидел в кабинете и поглядывал на трубку радиотелефона. Только что он позвонил Корзунову, но его самого не услышал. Трубку взяла Лена, жена Корзунова. Она говорила тихо, прикрывая микрофон ладонью:

— Работает он, Витя. Что? Нет, не заперся. У него в кабинете и замка-то нет. Зачем бы ему запираться? Работает. Я уж Бога молю, чтоб не помешало что, не спугнуло. Мы все на цыпочках ходим. За последние два года это первый случай, когда он ТАК работает. Так что и не проси, не позову. У тебя срочное дело? Нет? Ну вот. Я передам, он перезвонит.

Хм, работает. Он еще пожалеет о том, что произошло.

Прошин подтянул к себе клавиатуру. Экран компьютера засветился. Оказывается, за время обладания талантом он написал пять больших рассказов. Они лежали в папке под названием «Ройстерман». Прошин поежился, переименовал папку в «Прошин» и затолкал ее подальше, чтоб не мозолила глаз. «Потом почитаю» — решил он.

На душе было пусто, но покойно. И слава Богу! — подумал Прошин.

Корзунов позвонил вечером, в одиннадцать часов.

— Привет, старик! — начал он бодрым голосом. — А я тут так плодотворно поработал! Сейчас отдыхаю. Ммм, старик, это что-то! — продолжал он, понизив голос. — Это просто радость какая-то! Я как на крыльях!

— Я сначала тоже был как на крыльях…

— Вздор! — заявил Корзунов. — У меня не тот случай. Я, в отличие от тебя, не стану пахать как проклятый. Понемногу, понемногу. Я не такой дурак, как ты, чтобы сгореть в неделю. Мне это дело нравится, зачем же себя испепелять? Вот так-то, старичок, вот так-то.

Он еще что-то говорил, но Прошин не стал слушать. Он отключился, подошел к окну. Снаружи шел дождь. Мокрые зонтики уныло двигались в разные стороны, будто самостоятельно. Проезжали машины, брызгая водой. На душе было покойно, но пусто. Страшно пусто. Он потерял что-то важное, значительное, причем отдал это добровольно.

— Ну и пусть, — сказал он, с силой сжав кулаки. — Жили же раньше — и ничего. Проживем и теперь.