Люциус Шепард - За Черту - и Дальше

А я то думал, что, наверное, изнасиловал ее, а теперь, обнаружилось, что я прозевал свидание… ну, что ж, в старой жизни это разозлило бы меня основательно и надолго. Я бы засмеялся и пробормотал что-то вроде: "Разбил твое сердце? Что ты, мать твою, о себе воображаешь? Что ты — чертова принцесса?" Но я стал заметно мудрее. "Я сильно извиняюсь", сказал я. "Скорее всего я тогда был в таком дерьме…"

"Я понимаю, что тогда тоже немногого стоила", продолжила она с дрожью в голосе, "но, черт побери, я думала, что заслуживала большего, чем быть забытой в одиночестве в гребанной Миссуле, чтобы в течении недели день и ночь драться с пьяными животными! Я знаю, что заслуживала лучшего!"

"Извини", сказал я. "Сейчас я бы этого не сделал."

"И что это, к дьяволу, значит?"

"Это значит, что сейчас все дерьмо соскреблось с моей души, и ты все еще мне нравишься. Это означает, что чувство мое глубоко."

Она шевельнулась, словно хотела встать, но осталась сидеть. "Я не…", начала она, потом задержала дыхание и пару секунд выждала, прежде чем выдохнуть. "Ты просто хочешь."

"Ну, это же не значит, что ты мне не нравишься."

После этих слов выражение лица у нее слегка смягчилось, но потом она сказала: "Черт, я не желаю этого слушать", и поднялась на ноги.

"Не надо, Энни. Вспомни, как оно было в том мире." Я тоже поднялся за ней. "Мы оба были гребанными обломками. Скорее всего, мы просто убили бы друг друга."

"Насколько меня касается, такая возможность сохраняется."

Иногда забавно, как погружаешься в увлечение. Об этом даже не думаешь прямо, имея дело с какой-нибудь чепухой, а потом откуда ни возьмись все это стоит прямо здесь и ты говоришь: О да, вот чего я желал, вот чем были заняты мои мысли, и как же я мог без этого обходиться? Легкое белое перышко на светлых волосах Энни за ее левым ухом совершило все это для меня. Я легко положил ладонь на ее плечо, готовый отдернуть, если она выразит недовольство, или замахнется на меня. Она вздрогнула, но позволила руке остаться. Потом она сказала: "Так скоро ты ничего не получишь, обещаю тебе."

"А что я могу получить?", спросил я, пытаясь говорить с юмором.

"Продолжай, и увидишь." Она шагнула в сторону, повернулась ко мне, и в ее изношенном, но еще приятном лице я увидел все наши старые раздоры. "Только делай все медленно, окей? Я не слишком быстро забываю и прощаю."

Я поднял руки, сдаваясь.

Она пригвоздила меня еще одним тяжелым взглядом, словно в поисках следов фальши. Потом печально покачала головой. "Пошли домой", сказала она.

"Не хочешь побыть здесь, возле поезда?"

"Я нашла приличную еду и сделаю тебе обед", сказала она. "Хочу понять, сможем ли мы провести вечер вместе, не доводя друг друга до сумасшествия." Она провела глазами по приглаженным обводам локомотива. "А этот старый поезд будет здесь в любое время, когда мне захочется."

В прошлом, когда я выпал из общества, выбрав свободную жизнь, как я тогда ее понимал, я мог бы кружить по улицам какого-нибудь доброжелательного к бездомным города, вроде Портленда, но не думаю, что сделал бы такой выбор, если б не любил поезда. Я любил саму их идею и ее воплощение. Хобо были для меня рыцарями-храмовниками среди прочих бездомных, неся храбрую традицию активного анти-истеблишмента, наподобие байкеров и других благородных отщепенцев. Пятью годами позже сомневаюсь, чтобы я смог произнести слова "анти-истеблишмент", а истинные причины моего выпадения: лень, упрямство, остаточный гнев и проклятая глупость, были напрочь стерты бесчисленными пинтами крепленого вина и достаточным количеством амфетаминов, чтобы любая лошадь на бегах в Америке побежала быстрее. Но я никогда не терял своей любви к поездам, и Энни тоже никогда ее не теряла.

"Я помню, как поехала впервые", говорила она. "Какое чертовски прекрасное ощущение! Я прыгнула в местный из Туксона с двумя типами, что встретила в Альбукерке. Мы нашли платформу, груженую трубами. Прямо в центре было маленькое свободное местечко, вроде гнезда. Мы приземлились там и развлекались всю дорогу до Денвера."

Рассказ захватил меня врасплох, потому что я впервые услышал, как кто-то За-Чертой вспоминал о своей прошлой жизни в большом мире. Мы сидели в келье Энни, которая была в половину моей. Потолок составляли переплетенные листья, лианы и толстая, в торс человека, ветка, пересекавшая потолок по диагонали, стены были завесами из сшитых тряпочек, распоротых старых юбок, спальных мешков, полотенец и всего такого прочего. Набив травой сшитые руками покрывала, она соорудила матрац — он выглядел чертовски более привлекательным, чем мой древний дырявый рюкзак, покоящийся на голом деревянном полу. Свечи оживляли своим мерцанием расцветку занавесей. Это было милое уютное местечко.

"Мой первый раз вовсе не был таким хорошим", сказал я. "Но я понимаю, о чем ты толкуешь."

"Расскажи", попросила она, и это тоже удивило меня. Я уже привык к людям, которым не интересны подробности обо мне.

Я уселся, скрестив ноги и глядя вниз на собственные ладони. "Я был тогда жалким сопляком. Но мог удержаться ни на одном месте. Не то, чтобы я не работал совсем. Но я вечно срывался на ком-то из начальства, и меня выкидывали, вот и все. Но потом я встретил женщину. Боже, это было что-то! Она понимала, в какие хлопоты входит, связываясь со мной, но все равно меня любила. По сей день не понимаю почему. Она не пыталась меня исправлять, она стремилась сделать так, чтобы я сам захотел исправиться. Но я просто не был приспособлен для счастья. По крайней мере, так мне видится сейчас. Я сходил к психоаналитику, и он сказал, что я вечно пытаюсь покарать себя из-за всякого дерьма, сквозь которое провел меня папочка. Я ответил: "Черт побери, я и так это знаю! И что же мне делать?" А он говорит: "А вы что хотите?" Я подумал, что он издевается, поэтому рассвирепел и выкатился из его кабинета." Я помолчал, вырывая заусенец на большом пальце. "Теперь мне ясно, что он видел меня насквозь. Я просто ничего не хотел менять. Было легче продолжать жалкую жизнь, чем пойти на работу и стать счастливым. Вот почему я был тогда в бешенстве. Он понял во мне это. Я был так расстроен тем, что он сказал, что пошел в банк и снял все деньги с моего счета. С нашего счета. Я ведь жил с нею и мы объединили наши финансы, какие они ни были. Я забрал семь сотен долларов, в основном ее. Потом направился в винный магазин и купил бутылку дорогого виски. "Джентльмен Джек." И побрел на товарную станцию Орегон-сити, чтобы там ее выпить. Я не планировал никуда уезжать, но начался дождь, и я заполз в открытый товарный вагон, чтобы докончить свою бутылку. Следующее, что я помню, это как поезд въезжает в депо в Росвилле. Я наткнулся на парочку хобо, сидевших в кустах возле депо. Они были блаженно пьяны по дороге на съезд хобо в Брилле. Поехали с нами, сказали они. Они-то хотели лишь сивухи да крэка, что можно было купить за мои семь сотен. Но я подумал, что нашел свою истинную компанию. В каком-то смысле, наверное, и нашел."