Your Name - Летать, как птица.

Полоса была девственна, пуста и бела, гладкая как стекло. Бесконечная, как время — еще одно указание на связь полета и тяготения, которое так легко преодолеть. Я глубоко дышал в маску, всматриваясь сквозь умное стекло летного шлема. Я тоже ждал.

Такой бездушный и чужой голос, слегка теряясь в эфире, разрешил, нет, высокомерно позволил мне начать то, ради чего я жил последние несколько лет. Мы проигнорировали его. Мы все равно бы начали, даже если бы нам запретили. Слишком долго мы ждали.

Самолет, набирая скорость, стрелой заскользил по взлетной полосе, казалось, не касаясь поверхности. Руки, должные волноваться так же, как и я, были удивительно спокойны, как и годы назад. Они точно знали, что нужно делать — закрылки, потом на себя, шасси…

Удивительный, упоительный момент отрыва, легкий толчок, словно птица прыгает в пустоту со скалы. Теперь у нас есть время, чтобы быть вместе, как тогда. Давно. Пронизывать облака, не думая ни о чем, смотреть на солнце там, где оно никогда не скрывается облаками.

Упругость ощущалась в любом моем движении, в любом маневре самолета, яростного как хищник перед жертвой — чуть двинулся, и мы, сверкая боками, провалились вниз, захватывающе, мощно. В горло рвался ликующий вопль.

Я снова в небе! СНОВА! Я буду в нем всегда!

Наверное, я кричал, как и мой самолет. Единственное о чем я тогда думал, так это о том, как далека та граница, до которой можно лететь. Ее ведь даже не видно, можно быть вечным, достигая ее. И мы этого хотели. Я и машина, для которой я был рожден.

Одни во всем мире, слишком высоко, чтобы быть с кем-то, для кого-то. Слишком высоко, чтобы быть кому-то обязанным за что-либо. Это было самое высшее счастье, ради которого стоило жить…

Бездушный, великолепно поставленный голос снова ворвался в тот мир, в который я не хотел пускать никого:

— Время вышло.

Оставалось только несколько секунд, чтобы приготовиться, меня предупреждали, инструктировали. Но я наплевал на все. Вверх! Только вверх! Никто не сможет нас остановить! Слышите? Никто! Самолет тоже рвался, уносясь в темнеющий «потолок мира».

Когда пришла тьма, я заплакал, не смог сдержаться.

Я вернулся туда, где не хотел бы быть. Унылая постель, серый потолок, старческая, дряблая кожа на руках, что лежат поверх казенного одеяла. Капельница возле стены — насмешка над полетом, который только что закончился. Слезы беззвучно катились по щекам, увлажняя их, знавших только мокрую губку, которой отирают парализованных.

Таких как я.

Сестра молча стояла рядом, такая же бесчувственная и пустая, как и голос, оборвавший мой полет, мою жизнь. Я не мог ничего ей сказать. Пришло время.

В ушах зазвучало:

— Ваше время вышло. Благотворительная программа «Счастливый миг» благодарит вас за участие. Прощайте.

Сестра повернула вентелек на капельнице и отвернулась, делая какую-то запись в моей карте. Я знал, какую именно:

— Согласно Закона «Об эвтаназии одиноких и нетрудоспособных граждан», в отношении пациента ХХХ была проведена благотворительная акция «Счастливый миг», продолжительностью пять минут, после чего наступила смерть, предписанная статьей 2-й, пункт 5-й, через смертельную инъекцию. Пациент претензий не имеет. Смерть наступила в 18 часов 43 минуты. 2 июня 2028 года.

Число, подпись.

И мои вечные слезы по небу.

— Вначале сотворил Бог небо и землю! — сказал отец и повернулся к аудитории. — Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою.

Слова святого отца потерялись под густым басом генерала Чадова, наблюдающего за уроком посредством мониторов. Чадов бы стар и понимал только привычные ему с молодости вещи — строевую, огневую и политическую подготовки. Потому он недовольно проурчал:

— Что это за бред, капитан? Какого хрена бойцов обучают этой тягомотине вместо занятий в условиях безвоздушного пространства или знанию уставов?

Капитан Малоковьев устало вздернул брови, он уже замучился объяснять одно и тоже:

— Товарищ Генерал-лейтенант, их не нужно обучать этому. От рождения они знают уставы и умеют маршировать как рота почетного караула. Они в совершенстве умеют стрелять.

Генерал оглянулся на капитана и сдвинул домиком кустистые брови:

— Не делайте из меня идиота, капитан. Я это и без вас прекрасно знаю! — рык был просто угрожающим. — Если вы, такой умный и не поняли, что я имею ввиду, так и быть, поясню — какого, извиняюсь, хрена, этим совершенным машинам впаривают библейские истины? Вы поняли вопрос, капитан?

Капитан подтянулся, сдвинул ноги вместе и по уставу ответил:

— Так точно товарищ генерал! Понял! Докладываю…

— Прекратите паясничать! — Чадов поморщился. — Вы опять пытаетесь сделать из старика идиота. Просто ответьте на мой вопрос.

Генерал погрузился в свое обширное, теплое кресло и выжидающе уставился на подчиненного. Немного подумав, Малоковьев потер переносицу и принялся излагать:

— Товарищ генерал, вы, как руководитель проекта, знаете, что предыдущие программы по созданию Искусственных Солдат полностью провалились, — Чадов важно кивнул. — Мы создали нейроматрицы биологического типа, поддающиеся программированию. Мы построили на их основе абсолютно управляемых, если можно так сказать, индивидов, которые могли воспринимать словесные приказы, и, мало того, их выполнять в соответствии с теорией логики и конкретной боевой обстановкой.

Чадов опять кивнул, потер гладко выбритый подбородок и сказал:

— Это я знаю, однако это все происходило до моего назначения на должность руководителя. В чем причина?

— Причиной стала… — Малоковьев замялся, подбирая слова. — Стала недостаточная, э-э-э, моральная подготовка бойцов.

— Что?

— Возьмем примеры из прошлого, товарищ генерал, вам они хорошо известны. Вторая Мировая Война, когда люди, не имеющие ни продовольствия, ни вооружения, ни подготовки, в открытом бою успешно громили хорошо обученные и укомплектованные по последнему слову техники войска фашисткой Германии. Это называется самопожертвование.

— Вот как? — генерал скептически хмыкнул. — Я полагал, что одним из составляющих самопожертвования является отсутствие страха смерти. А у нейроматриц прежних поколений он отсутствовал напрочь.

— Так точно, отсутствовал. Но нашими психологами и психопрограммистами было установлено, что отсутствие страха смерти не является достаточным условием для того, чтобы побеждать. Только тогда, когда бойцы сражаются за идею, они с готовностью отдают за нее жизнь. Это и называется самопожертвование.

— Хорошо, но какое отношение это все имеет к тому, что я вижу? — Чадов махнул рукой в сторону мониторов.