Андрей Жвалевский - Мастер сглаза

Когда я сообщил о просьбе (или требовании?) подполковнику Миничу, тот согласился практически без колебаний, хотя и без особого восторга на лице. Впрочем, поди их разбери, этих Штирлицев — может, они давно уже все просчитали и только ждали моей просьбы.

В любом случае мне хотелось поскорее увидать и Николаича, и Машку.

Соскучился я по ним.

Собрание получилось представительным, даже слишком.

Кроме членов «группы Романова» (Н. Н., я, Гарик, Маша) в комнате присутствовали Сергей Сергеевич, его подручный (фамилия его была всё-таки Бранько), девица якобы-стенографистка и угрюмый мужик со следами злоупотребления алкоголем прямо на помятом лице.

По поводу «стенографистки» гадать не приходилось В наш век повальных магнитофонов и цифровых методов звукозаписи ни о какой стенограмме речи быть не могло. Судя по всему, перед нами сидела самая обычная компенсаторша.

Методом исключения можно было предположить, что помятый мужик либо «отбойник», либо чтец-декламатор чужих мыслей. Я склонялся ко второму предположению. Доказательством тому служило ревнивое выражение лица Гарика и то странное вражественное взаимопонимание, которое тут же установилось между ним и помятым мужиком.

Какое-то время «группа Романова» демонстрировала идейное единство путём взаимного осматривания и расспросов. Машка даже пустила сдержанную слезу, но, по-моему, больше для публики. Публика тактично рассматривала крашеные стены и терпеливо ждала окончания трогательной сцены воссоединения старых друзей

Мы не торопились. Мы долго интересовались здоровьем друг друга и ахали по поводу недавней коматозности Николаича — хотя, положа руку на что угодно, Николаич сейчас выглядел вполне прилично. Когда мы наконец перебрали все достойные темы и дособеседовались до обсуждения классов моторов в команде «Джордан» (участвовали даже Маша с Николаичем), наши визави не выдержали.

Сергей Сергеевич разрубил воздух рукой и заявил:

— Торжественную часть предлагаю считать закрытой и перейти непосредственно к деловой.

Мы заткнулись и обратились в слух.

— Итак, диспозиция следующая. С одной стороны, есть группа Николая Николаевича Романова, законов непосредственно не нарушающая, но обладающая определёнными трансцендентными возможностями. С другой — невыясненная до конца группа лиц, законов в буквальном смысле тоже не нарушающая, но также потусторонняя и, главное, опасная для общества. И для вышеупомянутой группы Романова в первую голову. С третьей — Комитет государственной безопасности в лице подчинённого мне отдела, у которого, в свою очередь, есть две головные боли. Слава богу, что все присутствующие обладали системным мышлением, иначе замысловатая речь бравого подполковника пропала бы зазря.

— Первая боль состоит в стремлении устранить любую опасность для общества, пусть даже и трансцендентную. Вторая заключается в желании ликвидировать пробел в собственном штатном расписании, возникший в результате известного инцидента с самолётом.

В этом месте я просто начал отключаться. Видимо, не только я, потому что Николай Николаевич подал из угла полный ехидства голос:

— Не хочу никого обижать, но, по-моему, я тут единственный, кто не потерял нить повествования.

— Нельзя ли попроще? — согласился с ним Гарик.

— Попроще? Извольте, — Сергей Сергеевич прищурил глаз и заговорил короткими рублеными фразами. — Что вы там делаете в своём казино, никого не волнует. Но когда при этом начинается стрельба — это уже наши проблемы. К тому же, вы — далеко не единственные, по кому прошёлся этот… «топор». Значит, его надо остановить. А собственных сил у меня сейчас мало. Да и вообще, мне нужен толковый «отбойник». Предложение такое — давайте дружить. Хотя бы временно. Но взаимовыгодно. У меня все. Доступно?

Было доступно. Подчинённые подполковника глядели на него несколько осуждающе. Видимо, подобный уровень откровенности в этой конторе не приветствовался.

Мы молчали, вопросительно поглядывая на Николая Николаевича. В конце концов, стратегические решения — это по его части. Тот с ответом не спешил и даже, кажется, нервничал.

— Ладно, — в конце концов произнёс он сдавленным голосом, — будемте торговаться.

Торговались мы долго и со вкусом.

Как только стало ясно, что «группа Романова» перестала упираться рогом, гэбэшники ощутимо повеселели и принялись оживлённо развивать успех, пытаясь получить дополнительные выгоды от этой странной сделки. Но тут уж мы ощетинились. Уступив в главном, мы, как будто сговорившись, спорили по поводу каждой мелочи Правда, я в обсуждении не особо участвовал — только как предмет торга. Но уж Николаич, Маша и, естественно, Гарик старались вовсю.

Через некоторое время я стал получать истинное удовольствие, наблюдая за участниками торга. В исполнении Гарика это выглядело впечатляюще. Я невольно начинал Волноваться за исход торговли, особенно в те три раза, когда высокие добазаривающиеся стороны в лице Гарри Семёновича заявляли, что «раз так, то говорить не о чём», пожимали плечами и делали вид, что встают и уходят. Впрочем, товарищ подполковник на эту нехитрую удочку не попадался, а только, лукаво блестя глазом, произносил загадочным голосом: «Май 1998— го, два вагона нерастаможенных медикаментов» или «Гостиница „„билейная““ номер 813, ящик над ванной». Гарик чрезмерно естественно приподнимал брови и заявлял: «Не знаю, о чём вы говорите», но милостиво садился на место и продолжал разговор.

В конце концов мне стало интересно, что произойдёт, если Гарику дадут гордо встать и уйти. Ну, дойдёт он до конвоира, и что? Но, видимо, Сергей Сергеевич не желал никого выставлять дураком, и торговля несколько часов протекала в рваном ритме, но в спокойном русле.

К исходу разговора торг шёл только между теми, кто, собственно, и должен был его вести с самого начала: между Николаичем и подполковником. Девчонки откровенно клевали носом, и их милостиво отпустили досыпать в комфортных условиях. Правда, когда удалилась «стенографистка», я не удержался от ехидного вопроса — кто, дескать, будет вести протокол собрания? Но меня, по-моему, просто не поняли, коротко глянули с рассеянной улыбкой и продолжили дискуссию. Гарику спор надоел, и он, по-моему, развлекался тем, что общался со своим визави силою одной только мысли. Не понимаю, что в этом увлекательного. Визави смотрел со скорбной угрюмостью, а его единственная мысль о пиве была напечатана на физиономии большими буквами.

Мальчик-следователь держался молодцом — не зевал, постоянно пытался фокусировать взгляд и даже принимал посильное участие в разговоре, подавая короткие, но дельные реплики.