Геннадий Гор - Кумби

ГЕННАДИЙ ГОР

Кумби

БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА

Геннадий Гор родился в 1907 году в городе Верхнеудинске (ныне Улан-Удэ) и первый год жизни провел в читинской тюрьме вместе с родителями, осужденными за революционную деятельность. В 1930 году окончил историко-филологический факультет Ленинградского государственного университета. Участвовал в Отечественной войне в дивизии народного ополчения. Первый рассказ опубликовал в 1925 году в комсомольском журнале "Юный пролетарий". В 1933 году в Ленинграде вышла первая книжка рассказов "Живопись", а в 1934 году автор был принят в Союз советских писателей. С тех пор было издано более двадцати книг Геннадия Гора - рассказов, повестей, романов, очерков. Многие книги переиздавались за рубежом - во Франции, Китае, Чехословакии, Болгарии, Румынии, ГДР. В научно-фантастическом жанре писатель начал работать недавно. В 1961 году в журнале "Звезда" была опубликована фантастическая повесть "Докучливый собеседник", а в 1962 году - повесть "Странник и Время".

1

Мой отец работал в Институте времени. Хотя в любую, самую далекую точку земного шара можно было попасть за несколько минут, отец все же предпочитал жить рядом со своим институтом в старом доме, построенном еще в конце XX века. Я, как и все современные дети, рано расстался с родителями и жил в интернате. Наш интернат был расположен в горах возле прозрачного озера в детском городке Лесное Эхо. В зимние и летние каникулы я появлялся в доме родителей на небольшой срок. Отец бывал занят, и беседовали мы с ним редко. Иногда он задавал мне какой-нибудь вопрос, почти всегда поражавший меня своей неожиданностью и парадоксальностью. Помню, как он подвел меня к своей геологической коллекции, взял продолговатый камень и провел указательным пальцем вокруг него, как бы очерчивая его форму. - В чем суть этой формы? - спросил он меня. - Мы этого еще не проходили. - Но ты подумай... Подумай и отвечай. Я долго не отвечал, но, когда уже нельзя было больше молчать, я с неохотой признался: - Не знаю. - Форма - это граница, - сказал отец. -. Она проходит там, где бытие и небытие предмета сливаются... Тебе пятнадцать лет, а ты не сумел ответить на такой простой вопрос! Простой? Нет, вопросы отца отнюдь не были простыми. И я знал, что даже лучшие ученики, учившиеся вместе со мной в школе, не сумели бы на них ответить. Отец бывал недоволен моими ответами и, по-видимому, не только мною, но и моими учителями. Однажды, когда я сидел у себя в комнате, отделенной старинной звукопроницаемой перегородкой от отцовского кабинета, я нечаянно услышал слова, которые мне не следовало бы слышать. Отец говорил матери: - Пассивное допотопное воспитание в духе отсталого антропоцентризма. Я уже несколько раз писал об этом в Комитет просвещения. Их методы отстают от современности почти на двадцать лет. Но я сделаю по-своему! - Не делай этого, Александр, - уговаривала мать. - Нельзя экспериментировать над своим собственным сыном. - Я сделаю то, о чем говорю. Я не хочу, чтобы мой сын был отсталым человеком, пассивным и жалким антропоцентристом! Я знал, что слово "антропоцентрист" в личном словаре отца было символом всего самого отсталого. Они стали говорить тише, и, как я ни прислушивался, я не мог больше уловить ни одного слова. Я отдавал себе полный отчет в том, как нехорошо подслушивать, но ведь речь шла обо мне. И мое любопытство было естественным. После этого разговора отец больше не задавал мне никаких вопросов. А в глазах матери, подолгу и нежно смотревших на меня, я заметил оттенок грусти, словно перед долгой разлукой. Я почему-то решил, что отец собирается забрать меня из Лесного Эха, где я жил и учился, и отправить куда-нибудь на Венеру или на Марс, где тоже были школы. Может быть, отец считал, что в земных школах сильнее чувствуются пережитки ненавистного ему антропоцентризма. Я уже упоминал о том, что мой отец работал в научно-исследовательском Институте времени. Это был научный городок, расположенный вокруг Пулковских высот: множество зданий, лабораторий и обсерваторий. В институте работали люди всех специальностей, имеющих отношение к изучению природы времени: математики, физики, химики, астрономы, палеонтологи, геологи, психологи, генетики, кибернетики, археологи, историки и, разумеется, философы. Каждый будущий сотрудник, поступая в институт, должен был сдать конкурсный экзамен, продемонстрировать свою способность к теоретическому или экспериментальному мышлению. Экзаменовал же обычно мой отец, а он умел задавать вопросы. Но зато в этом институте все сотрудники, в какой бы узкой и специальной области они ни работали, были способны охватить своим диалектическим разумом целое, глубоко вникать в сложнейшие проблемы науки и мышления. По-видимому, отец рассчитывал, что я, закончив учение, тоже поступлю работать в его институт, и заранее беспокоился, сумею ли я сдать конкурсный экзамен, продемонстрировать силу и гибкость логики, чуждой наивному антропоцентризму, мешавшему проникать в самые глубокие тайны природы, в том числе и в сущность времени. По правде говоря, меня мало интересовала сущность времени. Я ощущал "бремя" времени только в те минуты, когда скучал или куда-нибудь опаздывал. Я был в том возрасте, когда люди, хотя и смотрят на часы или на календарь, воспринимают действительность, не дробя ее на мгновения, словно впереди у них целая вечность. Вообще я еще плохо знал жизнь и не мог понять людей вроде своего отца, который больше всего на свете любил решать чрезвычайно трудные задачи. Я не любил математики, хотя никогда не решился бы признаться в этом отцу, зная, как он этому огорчился бы. Недавно я узнал, что был человек, да к тому же великий, который осмелился сказать, что не любит этой науки наук. Его звали Вольфганг Гете. Преподавательница литературы, рассказывавшая об этом, чуточку смутилась и после длительной паузы пояснила: - Гете, разумеется, шутил. - Вот видишь, - сказал мне после уроков мой приятель Рудольф Арбатов, поэт и мыслитель Гете тоже не любил математики. - Но ведь он шутил. - Такими вещами не шутят. А ты хочешь быть мыслителем? - Я? А на что мне это нужно? Мне и так хорошо. Ты больше похож на мудреца. - Не ври!.. Я хочу стать капитаном космолета. - Я тоже. Я, как и многие мои одноклассники, знал историю освоения космоса, биографию героических космонавтов, начиная от первых исследователей Гагарина, Титова, Николаева и Поповича и кончая Виталием Далуа, знаменитым Далуа, первым из людей Земли принявшим сигналы высокоразумных существ, наших братьев по духу и мысли, обитателей далекой планеты Уазы. Мы, школьники, жители Лесного Эха, восхищались подвигами Виталия Далуа и завидовали ему. Рудольф Арбатов хранил оптико-пространственное изображение Виталия Далуа, подаренное знаменитым космонавтом родителям Рудольфа еще тогда, когда родители и будущий космонавт учились в школе и только мечтали о подвигах. Рудольф вынимал из большого кармана конверт, доставал тоненькую пластинку. Она как бы оживала, и сразу же перед нами возникало мужественное лицо будущего героя, улыбавшееся нам сквозь время.