ЛЕОНИД КУДРЯВЦЕВ - ЧИСТАЯ ПРАВДА (ЛЁЛИК)

– Только квас есть – коричневая, – в голосе Бородавочника прорезались тоскливые нотки. – Выпивки тут вовсе нет!

– Откуда вы ее взяли, Крэг?!

– Из летающей тарелки в море выпала, когда мы там с аквалангами ныряли.

– Ладно, теперь уж точно проходите! – повеселел Баламут. – И топайте сразу в Совет, на регистрацию. Он рядом с таверной «У Мироныча». Хильда этим занимается…

Полосатая лапа шлагбаума медленно приподнялась, открывая путь, и мы с Бородавочником дружно попылили вдоль пустынной улицы, плавно огибавшей холм, закрывавший от нас главное место Поселка – площадь торжища со складом и домами, принадлежащими трем старожилам: Миронычу, Баламуту и Аристотелю. Но если в первых двух жили именно Мироныч и Баламут, то в третьем доме давно уже никто не жил. А куда девался загадочный Аристотель, построивший его, никто не помнил. Более того, даже насчет личности этого парня было известно крайне мало – то ли философ, то ли строитель, то ли вообще инопланетянин, которого за бунт и инакомыслие высадили на первую попавшуюся планету, снабдив солью, мылом и портативным полевым синтезатором. По легенде именно Аристотель и построил первый дом-пристанище, с которого начался Поселок.

И вот теперь, едва выйдя на площадь, мы с изумлением увидели над крыльцом дома Аристотеля яркую вывеску «Совет независимого поселения вольных собирателей». Ниже и сбоку прилепилась табличка поскромнее: «Регистрационная палата. Прием заявлений ежедневно с 12 до 13 часов».

– По-моему, нам сюда, – сказал я, поднимаясь по скрипящим ступенькам на крыльцо.

– А может, не надо, Крэг? – Бородавочник опасливо покосился на вывеску. – Ну их к трилобитам!

– Хорошо, подожди здесь, – улыбнулся я, бросил ему рюкзак и толкнул тяжелую дверь.

Я оказался в большой, ярко освещенной прихожей, в которой было еще две двери. На той, что напротив входа, висела табличка «Председатель», на другой – «Регистрационная палата», а под ней канцелярской кнопкой пришпилен листок бумаги с надписю печатными буквами «Ya na obede. Hilda». Пожав плечами, я вышел на улицу и сел на ступеньку рядом с Бородавочником. Тот уже успел закурить папиросу и дымил ей с весьма озабоченным видом.

Последовав его примеру, я сделал несколько затяжек, а потом объяснил:

– Облом, напарник. Мадмуазель Хильда изволят обедать.

– Ну и… – обрадовался было Бородавочник, но тут же вновь посерьезнел. – Крэг, а может, нам тоже… м-мм, перекусить маленько?

– Мы же с тобой два часа назад по пол-фазана съели?!

– Я говорю, маленько…

– Вот проглот! Ладно, пошли к Миронычу.

Мы пересекли площадь и остановились перед знакомым, приземистым домом, на котором теперь тоже появилась кричаще-аляпистая квадратная вывеска «Таверна «У Мироныча». Слава времени, внутри никаких особых изменений не произошло. По-прежнему за широкой, отполированной до блеска локтями посетителей стойкой маячила кряжистая фигура хозяина, по-прежнему в большом полутемном зале было малолюдно, пахло яблоками, квасом и жареной картошкой.

Мы, как всегда, молча уселись за крайний слева от входа стол, а Мироныч, как всегда, ровно через минуту принес пару дубовых братин с душистыми шапками янтарной пены – квас у Мироныча отменный! Но едва мы сделали по первому глотку, как из дальнего угла раздался до боли знакомый голос:

– Клянусь времятрясением, это Крэг!

Я присмотрелся к приближающейся тощей фигуре и, не сделав второй глоток, в полном изумлении поставил братину на стол.

– Чтоб мне в межвременье провалиться! Вицли?!

– А то!

Вицли сложился как скорняжный метр, усаживаясь между мной и замершим столбом Бородавочником.

– Откуда ты свалился, старый лис? Тебя уже все похоронили! – я с радостью пожал сухую, но еще крепкую ладонь старого собирателя.

Вицли-Пуцли был живой легендой Поселка. Его привел Мироныч, подобрав полумертвого от голода парня на окраине опустевшего после эпидемии чумы средневекового Парижа. Поступок, прямо скажем, рисковый. Оба вполне могли застрять в межвременье – просто не пройти через Дверь. Но, как я позже понял, в этом случае также сработал закон о последствиях осуществления гипотетически невозможных действий: раньше никому из вольных собирателей и в голову не приходило, что подобное возможно. Тем не менее повторить опыт Мироныча никто так и не решился. Найденыш очень быстро оклемался и таскался за спасителем повсюду как цыпленок за курицей, а когда с тем случилась знаменитая неприятность в триасовом болоте, не кто иной как Вицли приперся в Поселок и поднял собирателей на спасение ветерана. Так и осталось загадкой для всех, каким образом необученный найденыш сумел открыть нужную Дверь, потому что еще раз проделать это он не смог. Группе добровольцев пришлось несколько дней прочесывать негостеприимный триас, пока они не нашли место, где можно было уловить легкую временную рябь, оставшуюся после Двери.

С того дня Вицли стал знаменитостью, а позже – настоящим вольным собирателем, рисковым и удачливым. Но год назад вдруг пропал. Его искали, даже обнаружили последнюю Дверь, в которую он вошел – Пекин восемнадцатого века, но дальше след оборвался…

– Рано, рано меня отпевать! – Вицли-Пуцли бесцеремонно отхлебнул из моей братины. – Ф-фу, что вы пьете?! Мироныч, будь другом, угости нас чем покрепче!

– Так нету больше, Вицли, малыш, – ласково-извиняющимся тоном отозвался старик, – ты же вчера последнюю бутылку рейнского допил, а со склада теперь только за подписью Ильи Ивановича выдают.

– Пуцли!!! – вдруг заорал очнувшийся от столбняка Бородавочник и с размаха хлопнул приятеля по спине.

Тощий Вицли едва не вылетел из-за стола, поперхнулся и ошалело уставился на приятеля.

– Друган! Живой! – продолжал орать Бородавочник, тыкая его под ребра пудовым кулачищем.

– Уймись, напарник!

Перегнувшись через стол, я перехватил руку Бородавочника, а после того как тот слегка успокоился, спросил у Вицли:

– Так где ты пропадал все это время?

Тому наконец удалось утвердиться на стуле и обрести прежнюю уверенность.

– Знаешь, Крэг, я и сам толком не понял, – признался Вицли. – Я тогда здорово опиума обкурился в Пекине. Очнулся – лежу на берегу озера на травке. Птички поют, солнышко светит – благодать! Рядом лесок небольшой, земляники и грибов там – видимо-невидимо. Ну, искупался я, позагорал, ягодки поел, поспал, еще раз искупался… А солнышко все светит и светит, а птички все поют и поют!..

– Ясно! – Я непроизвольно поморщился. – В яму провалился!

Временные ямы для вольного собирателя являются самой страшной бедой после времятрясения. Попадают в них редко, в основном начинающие найденыши, возомнившие себя крутыми собирателями, но на моей памяти никто из них не вернулся. Лишь пару-тройку раз, когда после времятрясений часть ям выравнивалась, находили мумифицированные останки несчастных.