Аркадий Стругацкий - Собрание сочинений: В 11 т. Т. 1: 1955–1959 гг.

— Меня больше всего поражает, что эта гадина высунулась прямо из камня,― добавил он, немного успокоившись.

— Померещилось! ― Юрковский махнул рукой.― Просто эта штука сидела под скалой, потом смотрит и отмечает, что Дауге намеревается в благородной рассеянности наступить ей на голову. Ну и решила… того…

— Шуточки! ― рассердился Иоганыч.― Пойдем–ка лучше посмотрим, что это было… У тебя граната есть, Алексей?

— Граната у меня есть, но идти, пожалуй, не стоит…

— Почему не стоит? Втроем ― и не управимся? И потом, ей–богу, я ее подстрелил. А, Володя?

Юрковский стоял в нерешительности, щелкая предохранителем. Быков сказал просительно:

— Не стоит, товарищи! Не нравятся мне эти скалы. Лучше с танком сюда вернемся… с «Мальчиком».

— Пошли,― сказал вдруг Юрковский.― Если ты его убил ― это здорово интересно. Биологи наши возликуют. А Быков в крайнем случае может вернуться к своему танку.

Быков хотел заметить, что командует здесь он, но потом ре шил не спорить: может быть, это действительно важная для науки находка. Кроме того, он не желал снова ссориться с Юрковским ― тот явно и открыто ненавидел его после гибели Богдана.

Они шли осторожно, озираясь по сторонам, держась поближе друг к другу. Быков держал наготове гранату.

― Здесь,― сказал Дауге.

Он подошел к подножию скалы, похлопал зачем–то по каменному ее телу, наклонился и подобрал с земли камешек, сунул в сумку.

― Судя по всему, ты промахнулся, милый! ― с ехидством произнес Юрковский.― Пойдем домой, пора обедать…

Быков оглядел местность: скалы, валуны, песок, щебень. На скале, на высоте трех–четырех метров,― выжженные зигзагами полосы, следы выстрелов. Здоровая, видно, была гадина ― понятно, почему Дауге так удирал.

― Да, промахнулся я! ― со вздохом проговорил Иоганыч.―

А жаль! Был бы чудесный экспонат для нашего музея…

На обратном пути Юрковскии подшучивал над Дауге, называя его «покорителем драконов», а за обедом все непривычно много говорили, впервые за несколько последних дней. Слушая, как весело хохочет Иоганыч, Быков невольно подумал, что нет худа без добра: в последнее время обстановка в транспортере стала невыносимой. Геологи ссорились непрерывно. Ермаков упорно молчал, Юрковскии натянуто официально разговаривал с командиром и совершенно не замечал Быкова. Случай с геологами как будто разрядил болезненное напряжение последних дней, снова сделал всех друзьями. Но, хотя Юрковский за едой дважды вполне дружески прошелся насчет быковской внешности и даже обратился к нему с просьбой передать консервный нож (чем изумил Быкова несказанно), Ермаков после обеда не преминул отметить, что действия маленького отряда во время последних событий были неосмотрительны. Глядя на Юрковского в упор, командир подчеркнул (в самом легком тоне), что вся ответственность за безопасность людей, занятых работами вне «Мальчика», лежит на Быкове. В ответ Иоганыч, широко улыбаясь, сказал: «Есть!», а Юрковскии нахмурился.

Час спустя, когда Быков вел транспортер, осторожно огибая громадные туши валунов, а Ермаков сидел над своими записями, Дауге вдруг сказал громким шепотом:

— А посмотри–ка сюда, Володя! Вот находочка!

— Н–да, Иоганыч! ― не без восхищения проговорил Юрковскии после короткого молчания.― Это сенсация! Где ты ее нашел?

— Под той же скалой, где квартирует дракон. Смотри, камешек на вид весьма простенький, но меня сразу поразила его форма.

— Трилобит… Вылитый трилобит! Наши ребята с ума сойдут на Земле!

— Трилобит на Венере? ― раздался удивленный голос Ермакова.― Вы уверены, Владимир Сергеевич?

— Ну, будем точны: это не совсем трилобит,― принялся объяснять Дауге.― Даже на глаз различия видны, а я ведь не специалист. Но сходство поразительное, да и вообще сам факт ― наличие окаменелостей на Венере! Насколько я знаю, еще нигде и никогда на других планетах окаменелостей не обнаруживали…

— На Луне находили окаменелости,― со смехом сказал Юрковский.

— Ну, это не считается…

— Окаменелости на Луне? ― снова удивился Ермаков.

— Да шутит он, Анатолий Борисович,― сказал Дауге.― Это был такой смешной случай, когда на Луне обнаружили однажды осколок кремневого топора…

— Не однажды, а после первой посадки,― вмешался Юрковский.― В этом вся соль. После первой в мире высадки на Луну!

— Да–да–да! Совершенно верно! Ну конечно, изумлению нет границ. Юрковский садится и записывает в книжечку осеняющие его идеи ― чтобы не забыть…

— Ах ты, сукин сын,― ласково сказал Юрковский.

— Да… А потом оказывается, что на каменном топоре чернильным карандашом написано: Николай Гер…

— Николай Тихонович?

— Ага. Поскольку надпись не размылась, Юрковский сразу заявил, что на Луне человек приспособился к отсутствию влаги… Но–но! Убери руки, Володька!.. В общем, этот камень кто–то Геру подарил… На память. А он человек столь рассеянный, что способен вместо очков велосипед надеть, и каким–то непостижимым образом ухитрился вынести драгоценный подарок, который он, кстати, таскал с собой повсюду, из ракеты. Как он это сделал ― задача не под силу даже товарищу Юрковскому. Здоровенный обломок ― килограмма на два… А Юрковский…

— Гришка!

— Ладно, ладно, не буду… Но ведь ты действительно признал ся тогда в своем удручающем бессилии все объяснить. С одной стороны, камень из ракеты вынести было невозможно, а с другой ― как объяснить надпись, если даже принять в виде гипотезы, что на Луне никогда не было воды, но обитал человек?..

— Я мог бы размазать тебя по стенам,― задумчиво сказал Юрковский,― но не знаю, станешь ли ты от этого умнее… Нет, вернемся лучше к трилобиту. Может быть, на нем тоже что–нибудь начертано? «Ваня + Галя = ¶/2», например?

Странная находка пошла по рукам. Дали полюбоваться и Быкову. Это был небольшой серенький камешек, на котором отпечатался четкий узор ― головастое продолговатое животное с многочисленными изогнутыми лапками. Дауге объяснил, что эта многоножка пролежала в почве много миллионов лет и окаменела и что на Земле нередко находят окаменевшие существа, очень похожие на нее. Они называются трилобитами. Сотни миллионов лет назад эти малютки населяли земные океаны, а потом вымерли, бедняжки, по неизвестной причине.

— Загадки, загадки! ― продолжал он, лихорадочно поблескивая глазами.― Голконда ― великая загадка; Венерины Зубы ― загадка; красные облака ― тайна; болото, где сидит «Хиус»; черные бури; вспышки зарева над Голкондой… Теперь этот трилобит… Неужели здесь когда–то было море?..

— Твой дракон, «Офидий Дауге»,― подхватил Юрковский.

— Загадка Тахмасиба,― напомнил Ермаков.

— Загадки, загадки…

Быков не сказал ничего, но подумал о Богдане. И, должно быть, все подумали о нем, потому что веселое настроение вдруг пропало и разговор резко оборвался.