Роберт Говард - Альмарик

-- Кажется, все погибло, даже честь, -- пробормотал он. -Однако, царь еле стоит на ногах и...

Что еще пришло бы ему на ум, осталось неизвестным, ибо в этот самый миг он стремительно рванулся к Куллу, видя, что царь вытирает заливавшую его глаза кровь той рукой, в которой был зажат топор. Человек с мечом наготове может нанести удар быстрее, чем раненый может отразить его топором, оттягивающим усталую руку, словно свинец.

Но едва лишь Ардион замахнулся, Сино валь Дор, появившись в дверях, метнул что-то, что сверкнув, просвистело в воздухе, и окончило свой полет в горле Ардиона. Отверженный пошатнулся, выронил меч и рухнул к ногам Кулла, обагряя их кровью из рассеченной сонной артерии, безмолвно засвидетельствовав, что в число боевых умений Сино входило и метание ножей. Кулл с недоумением уставился на труп и мертвые глаза Ардиона ответили ему насмешливым взглядом, как если бы их обладатель все еще насмехался над ничтожеством царей и изгнанников, заговоров и законов.

Затем Сино подхватил царя, а комнату заполнили вооруженные люди в одежде слуг славного дома валь Доров. Кулл увидел, что маленькая рабыня поддерживает его с другой стороны.

-- Кулл, Кулл, ты не умер? -- лицо валь Дора было очень бледным.

-- Еще нет, -- хрипло отозвался царь. -- Заткните мне эту дырку в левом боку. Если я помру, то только от нее. Ридондо написал там эпитафию очень острым пером. А остальные не смертельны. Пока перевяжите меня. Мне осталось еще кое-что сделать.

Они повиновались ему, и когда кровотечение прекратилось, Кулл, хотя и побледневший от потери крови, почувствовал небольшой прилив сил. Дворец к этому времени полностью проснулся. Придворные дамы, господа, воины, советники -- все метались вокруг, словно встревоженные пчелы. Собрались Алые Убийцы, обезумевшие от ярости, поскольку в час опасности их царя спасли другие. Что же до молодого начальника стражи, охранявшей двери спального покоя, то он улизнул под шумок и не был обнаружен ни тогда, ни позже, хотя впоследствии его долго разыскивали.

Кулл, по-прежнему упрямо держась на ногах, сжимая свой окровавленный топор в одной руке, а другой опираясь на плечо Сино, обратился к ломавшему руки Ту и приказал: -- Принеси мне таблицу, на которой высечен этот закон о рабах.

-- Но, владыка царь...

-- Делай, что я говорю! -- взревел Кулл, поднимая топор, и Ту поспешил повиноваться.

Пока он ждал, и дворцовые женщины хлопотали вокруг него, перевязывая ему раны и тщетно пытаясь разжать железные пальцы, сомкнувшиеся на окровавленной рукояти топора, Кулл внимал сбивчивому рассказу Сино.

-- Ала услышала, как Каанууб и Дукалон говорят о своих замыслах. Она спряталась в маленьком чулане, чтобы поплакать над своими... нашими бедами, а тут явился Каанууб, собиравшийся в свое загородное поместье. Он трясся от страха при мысли, что их планы могут сорваться, и заставил Дукалона оговорить все детали заговора еще раз до его отъезда, дабы он уверился, что ничего не может сорваться. Он не уехал до позднего вечера, и только тогда Але удалось выбраться и прибежать ко мне. Но от городского дома Дукалонов до дома валь Доров далеко, и девушка не может быстро пройти такой путь пешком. И хотя я собрал своих людей и тут же бросился сюда, мы чуть не опоздали.

Кулл прикоснулся к его плечу.

-- Я не забуду этого.

Тут появился Ту с таблицей закона и почтительно положил ее на стол.

Кулл жестом удалил всех, кто стоял рядом с ним, и остался один.

-- Слушай, народ Валузии! -- воскликнул он, из последних сил пытаясь удержаться на ногах. -- Вот я стою здесь -- ваш царь. Я изранен почти до смерти, но я выживал и с худшими ранами.

Слушайте! Я устал от всего этого. Я не царь, я раб! Я связан вашими бесчисленными законами! Я не могу ни наказать злодеев, ни вознаградить моих друзей, следуя этим законам, обычаям, традициям. Клянусь Валкой, я стану царем на деле, а не только по названию.

Вот стоят двое, спасшие мою жизнь. Отныне они вольны пожениться, если захотят того!

Тут Сино и Ала с радостным криком кинулись друг другу в объятия.

-- Но закон! -- возопил Ту.

-- Я -- закон! -- взревел Кулл, замахнувшись топором. Лезвие, сверкнув, упало, и каменная таблица разлетелась на сотни осколков. Люди в ужасе заломили руки, молча ожидая, что на них рухнут небеса.

Кулл отступил, сверкнув глазами. Вся комната качалась перед его затуманенным взором.

-- Я -- царь, государство и закон! -- прорычал он, схватил похожий на жезл скипетр, лежавший рядом и, разломив его пополам, отшвырнул обломки.

-- Вот что будет моим скипетром! -- вскричал Кулл, взмахнув окровавленным топором. Багряные капли окропили придворных. Одной рукой царь ухватил узкий обруч короны и вновь прислонился к стене. Лишь это удержало его от падения, но в его руках еще таилась сила льва.

-- Я стану либо царем, либо трупом! -- проревел он и мышцы его вздулись узлами, а глаза страшно блеснули. -- Если вам не нравится мое правление -- подходите и отберите у меня эту корону!

Сжимая левой рукой корону, он вознес над ней правой грозный топор.

-- Сим топором я правлю! Он -- мой скипетр! Я сражался и потел не для того, чтобы быть кукольным царьком, каким бы вы хотели меня видеть, и править по-вашему. Теперь я буду править по-своему. Не хотите сражаться -- повинуйтесь. Справедливые законы останутся неизменными, а те, что пережили свое время, я уничтожу, как уничтожил вот этот. Я -- царь!!

Побледневшие аристократы и испуганные женщины медленно преклонили колени, склонившись в страхе и почтении перед обагренным кровью гигантом, высившимся над ними с горящими глазами.

-- Я -- царь!

Удар гонга

Где-то в горячей красной тьме возникло биение. Пульсирующая каденция, беззвучная, но ощутимая, росла и ширилась в недвижном воздухе. Человек пошевелился, слепо пошарил вокруг себя руками и сел. Сперва ему показалось, что его качают плавные волны черного океана, поднимая и опуская монотонной чередой, что было ему почему-то неприятно. Он ощущал пульсацию и дрожь воздуха, и начал двигать руками словно пловец, пытаясь обороть эти ускользающие волны. Но вот дрожал ли воздух вокруг него, или в его голове? Этого он определить не мог, и у него родилась безумная мысль -- уж не заперт ли он в своем собственном черепе?

Пульсация ослабла, сошлась к своему центру, и он сжал руками раскалывающуюся от боли голову, попытавшись вспомнить. Вспомнить что?

-- Странно... -- пробормотал он. -- Кто я или что я? И где? Что случилось, и почему я здесь? Может быть, я всегда был тут?

Он поднялся на ноги и попытался оглядеться по сторонам. Кругом царила полная тьма. Он напряг глаза, но не увидел ни проблеска света. Тогда он пошел, поминутно останавливаясь и вытянув перед собой руки, в поисках света, столь же инстинктивных, сколь поиски света пробивающимся ростком.