Александр Гейман - Митюкова и Сидоров

Пока Сидоров болел, к нему повадилась ходить Митюкова. Во сне, конечно, а точнее — в грезах больного воображения.

— Сидоров, прости меня, пожалуйста, — упрашивала виноватая Митюкова. — Я знаю, что я недостойна тебя, я толстая, я глупая, не сердись на меня…

— Нет, Митюкова, — не прощал Сидоров. — Зачем тебе понижать свой социальный рейтинг? Живи уж себе в гордом одиночестве.

Но после того, как он отказывал Митюковой, настроение Сидорова менялась, и когда она приходила извиняться снова, Василий ее прощал.

— А ты сильно раскаиваешься? — спрашивал Сидоров.

— Да, Васенька, сильно-сильно!

— А ты готова к жизни в этой темной кладовке? И к тому, что придется вращаться в кругу бомжей и дворницких котов?

— Ради тебя я на все согласна, Васенька! Я так по тебе соскучилась!.. — уверяла Митюкова и смотрела невинными ласковыми глазами.

— Ну, если соскучилась… — смягчался Сидоров.

В один прекрасный день Сидоров проснулся от того, что над ним действительно склонилась милая кошачья головка. Даже целых три, только Митюковой среди них не было. Это дамы пришли навестить больного — Марфа Пяткина, Лиза Олешко и незнакомая до того Сидорову Миколакис. Та самая. Дамы принесли Сидорову какую-то импортную сардельку и китекат. Они знали про знаменитую драку и подшучивали над Сидоровым, потому что были уверены, что он и Кошкин сражались из-за Митюковой.

— А кто она, кто? Из-за которой вы дрались? — игриво расспрашивали дамы. — Наверно, ее Мура зовут, да?

— Вот еще глупости, никакая не Мура, — ворчливо опроверг Сидоров. — Он Фельдмана спаивать принялся, я и заступился. А Кошкин на личности перешел. Вот и получил.

— Марфа, Лиза, вы слышите? — смеялась Миколакис. — Нынче коты уже не из-за дам дерутся, а из-за охолощенных котов! Как вам это, девочки?

— А ну вас, трещоток… — насупился Сидоров.

Но дамы только шутили. Они хором пожелали Сидорову скорейшего выздоровления, а то, как с намеком заметила Пяткина, его — Сидорова то есть — во дворе ощутимо не хватает. Произошел ли этот визит по тайной просьбе Митюковой или же дамы надумали это сами, Сидоров даже не пробовал угадать. Какая разница. Но женское внимание было все же приятно и подбодрило Сидорова. Через пару дней он наконец выбрался во двор на обход своих владений. Дел накопилось много, — узнать новости, завизировать свое присутствие в качестве самовластного обладателя территории, ну и все такое. Только брачных объявлений Сидоров делать не стал, настроения не было.

В один из дней после выздоровления Сидоров снова повстречал Небесную Кошку. На этот раз она сидела вполоборота к нему, из чего Сидоров заключил, что ее появление не предзнаменует ничего худого, но и особенного хорошего тоже.

— Сидоров, — сказала Вещая Кошка, — ты ее больше никогда не увидишь.

— Я знаю, — спокойно отвечал Сидоров. — Я уже немного научился слушать свое вещее сердце, Небесная Кошка.

— Но у тебя в жизни еще будет много разного, и хорошего тоже, — обнадежила небесная покровительница кота Сидорова. — А вообще, Сидоров, ты мне очень нравишься.

И Небесная Кошка пропала из виду. Сидоров шел мимо контейнеров с мусором и размышлял над этой встречей. Он бы и не заметил Кошкина, если бы не его вороны. Ася и Дуся закаркали с тополя:

— Это Сидоров, не побоявшийся бросить вызов самому Кошкину!

— Он задавил царь-крысу!

— Гхм-хм, — подал голос Кошкин, — он находился тут же, под тополем — и вороны тотчас переключились:

— Это Кошкин, наш суперкот!

— Он отбился от своры столовских собак!

— Он свел вничью с самим Сидоровым!

"Смотри-ка, я, оказывается, стал самим Сидоровым!" — отметил Василий и остановился. Ему не хотелось драться, и он показал Кошкину, что просто идет по своим делам, но уж если тому так надо, то Василий себя в обиду не даст. Кошкин пару минут рассматривал Сидорова и вдруг произнес совершенно миролюбивым тоном:

— Сидоров, если ты хочешь котят своих увидеть, то поторопись. Минут пятнадцать назад их понесли на рынок продавать, я сам видел.

— Да, хочу, — отвечал Сидоров. — Спасибо, что подсказал, Кошкин.

Ему было неловко, и он не знал, что еще сказать. И после нового «спасибо», Сидоров побежал на рынок — это было недалеко, всего-то через несколько кварталов, а где продают котят, Сидоров знал: у входа с угла.

— Сидоров! — окликнул его Кошкин, и Сидоров поворотился к нему.

— Сидоров, — произнес Кошкин и прищурился, — а если двое друзей из-за незнакомой кошки друг на друга собачатся, а оба даже в глаза ее не видели, то это цинизм.

— Цинизм, — смущенно признал Сидоров. — Это, Кошкин, оголтелый цинизм! Я… я потом, Кошкин! некогда! — и Кошкин понимающе кивнул.

"Надо будет ему скульптора найти", — благодарно думал Сидоров по дороге к рынку — Кошкин ведь не успел тогда ему сообщить, что сам уже его отыскал. А еще Сидорову было теперь ясно, ради чего появилась Небесная Кошка: она просто не стала ему говорить про котят, потому что хотела, чтобы Сидоров и Кошкин помирились.

Василий немного волновался, не продадут ли котят, пока он добежит до места, но их продали только к обеду, и Сидоров прекрасно разглядел всех трех: двух кошечек и котенка. Он сидел почти прямо над ними, на крыше соседнего ларька, никем не замечаемый, и мог вдоволь налюбоваться своим резвым потомством. Митюковой с котятами не было — ее чела сочла, что расставание с детьми будет травмировать психику Муры, да и сама чела отправила на рынок домработницу, а с ней увязалась маленькая чела. Агнесса нахваливала котят, потому что девать их куда-то было надо, а по Интернету их пристроить не удалось: они были не из высшего общества и вообще с неизвестным происхождением. Но котята и впрямь вышли очень красивыми, а у мальчика на лапе было пятнышко точь-в-точь, как у Сидорова, и именно о его судьбе Сидоров особенно беспокоился, хотя и недолго, потому что симпатичного котика купили самым первым.

На следующий день Сидоров делился с Фельдманом:

— И вылезла из большой такой иностранной машины тетка, толстая, посмотрела на него и — купила и отдала своей дочери. А та и давать его гладить… Я вот что думаю, Фельдман, раз в иномарке ездят, то стало быть, живут богато и кормежка хорошая будет, как считаешь? И хозяйка такая толстая, а толстые — они… — тут Сидоров запнулся, он хотел сказать: «добрые», но кое-кого вспомнил и на миг омрачился. Из-за этого он продолжил иначе: — А толстые — они сами любят поесть и другим дают. Я это тебе не в обиду, Фельдман.

— Да я же понимаю, Василий, — благодушно отозвался кот Арнольд Фельдман.

— Эх, Фельдман, — вздохнул Сидоров, — а у него пятнышки-то у носа и на лапе — совсем, как у меня. Я вот Асю и Дусю попрошу, они мне эту семью разыщут, я номер иномарки запомнил. Навещу потом. Крыс ловить научу. Тебе, Фельдман, этого не понять, родительских чувств, все-таки несправедливо обделила тебя судьба, а так ты кот очень даже хороший.