Песах Амнуэль - Двое

— Да-да, — рассеянно сказала тетя Женя. — Эддингтон в тысяча девятьсот девятнадцатом наблюдал в Южной Африке…

— Так далеко?

— Можно и ближе, но тогда пришлось бы ждать лет десять.

— Понимаю. А Николай Геннадиевич… После Эддингтона этот эффект наблюдали, наверно, сто раз?

— Сто не сто, но наблюдали, конечно.

— Тогда зачем…

— Толя хочет отнаблюдать двойное линзирование, понимаешь?

— Нет, — честно признался я и посмотрел на часы: после звонка Толстолобову прошло полтора часа, мог бы уже и позвонить, если что… Значит, пока ничего?

— Двойное линзирование — это… Есть очень далекий квазар и расположен он точно за очень массивной спиральной галактикой.

— За галактикой? — повторил я, все уже поняв, но изображая неведение, пусть расскажет, а я послушаю, время пройдет…

— За, — сказала тетя Женя. — Но мы этот квазар видим, потому что галактика играет роль линзы. Ее поле тяжести изгибает лучи света от квазара и направляет их так, что мы с Земли можем их обнаружить. Галактика получается как бы в ореоле, и этот ореол — искривленные лучи света от квазара.

— Ага, — догадался я. — И эта парочка… ну, квазар с галактикой, оказались на пути Солнца как раз во время затмения.

— Редкий случай! — воскликнула тетя Женя. — Лучи света от квазара искривляются еще и в поле тяжести Солнца, понимаешь? Стоят две линзы: одна — галактика, другая — Солнце.

— Понимаю, — протянул я, понимая, на самом деле, лишь, что тема иссякает, и сейчас тетя Женя подумает…

— Твой знакомый что-то не звонит, — сказала она. — Может, ты ему сам позвонишь?

Я, собственно, так и собирался, но в это время затренькала мобила, номер, с которого звонили, был скрыт — наверняка Жора.

— Слушаю, — сказал я.

— Юра? — я не узнал голоса, все-таки мы два года не разговаривали. — Это Стас. Ты просил кое-что для тебя выяснить…

Стас Ламин, конечно. Два года назад он был простым опером, работал на земле, неужели так и остался в прежней должности? Наверно. Парень он исполнительный, но не более того. Похоже, Жора увидел вошедшего случайно в кабинет Ламина, подумал, что есть на кого скинуть…

— Да-да, — торопливо сказал я.

— Ну, слушай, — Стас то ли бумаги перелистывал, то ли деньги считал. Тетя Женя смотрела на меня во все глаза и пыталась по выражению моего лица догадаться о том, что мне говорили. — В Новосибирск твой Черепанов не вылетел — ни тем рейсом, понятно, ни следующими, там было еще два вчера и один сегодня утром.

— Так, — сказал я, чтобы поставить точку, иначе Стас начал бы расписывать, как ему удалось получить эту информацию.

— Вот, — протянул он и опять что-то перелистнул. — В больницы и морги я звонить не стал, ты это уже…

— Да-да, — сказал я. — Дальше.

— Вот, — повторил он. Черт, доберется он, наконец, до сути? Я же не его начальник, чтобы докладывать, глядя в листок. Почувствовав, должно быть, мое нетерпение, Стас сказал: — А полетел твой Черепанов в Питер, вот что. Из Шереметьева-первого. Рейсом семьсот двенадцать в шестнадцать сорок. Вчера, стало быть. Живой и здоровый.

Пока я переваривал эту действительно неожиданную информацию, Стас наслаждался произведенным эффектом.

— Усек? — продолжал он. — Мне, понимаешь, пришло в голову проверить все вылетавшие вчера рейсы. В наш компьютерный век… Я думал, это займет… А мне за полчаса… Поисковая система… Правда, тебе бы эти данные нипочем не… ты же…

— Спасибо, Стас, век буду благодарен, — сказал я и отключил связь.

Тетя Женя спросила:

— Жив?

— Жив, — подтвердил я, и тогда она заплакала. Казалось, ее ничто больше не волновало. Жив — и слава Богу. А где, что, почему — какая разница? Жив ее Коля, все остальное неважно. Такое же выражение лица было у нее три года назад, когда я приехал в приемный покой Склифа, она сидела на длинной скамье, смотрела в пространство невидящим взглядом и тихо плакала — ей только что сообщили, что муж ее жив, ранение, конечно, серьезное, но не смертельное, сейчас его оперируют, это займет несколько часов, но операцию проводит лучший нейрохирург города, так что все будет в порядке.

Это ей так сказали: "все будет в порядке", а мне потом, после операции, объяснили, что травма оказалась все-таки слишком тяжелой, чтобы гарантировать полное выздоровление. Жить Черепанов, конечно, будет, но сможет ли работать… кто он, вы сказали — астрофизик? Тем более: ученый, ему головой думать надо, а тут…

В ту ночь Николай Геннадиевич возвращался домой из института последним автобусом. Тетя Женя ждала его в половине первого, как обычно, но даже и в час ключ в двери так и не повернулся. Мобильником Н.Г. тогда еще не обзавелся, тетя Женя побежала к остановке ("сама не знаю зачем") и обнаружила мужа в подъезде — Николай Геннадиевич лежал ничком, под головой расплывалось черное пятно. Сознание тетя Женя потеряла лишь после того, как доставила мужа на «скорой» в Склиф. Ее-то быстро привели в чувство, а с Николаем Геннадиевичем возились всю ночь, а потом еще два месяца, пока он не стал соображать, на каком он свете.

Судя по всему (пропал кейс, в котором Н.Г. тащил домой распечатки расчетов), кто-то проследовал за ним с остановки, думал, наверно, что в кейсе деньги, в подъезде двинул Николая Геннадиевича по голове…

Преступника, конечно, не нашли. Никаких следов. Никаких свидетелей. Висяк. Н.Г. выкарабкался и даже на работу вернулся, и даже спорил с коллегами так же азартно, как прежде, но, по словам тети Жени, был уже совсем не тот, его мучили головные боли, временами он забывал что-то очень существенное, и в экспедицию тетя Женя отпустила мужа не столько потому, что он так рвался на это затмение, сколько потому, что Коновалов клятвенно заверил: прослежу, мол, за каждым шагом. Единственным неотслеженным участком была дорога от дома в аэропорт, но там-то что могло случиться?

Неужели по пути Николаю Геннадиевичу пришла какая-то мысль… Что-то он вдруг забыл или, наоборот, о чем-то вспомнил?

Господи. Питер, надо же…

— Где он? — спросила тетя Женя. — Куда ехать?

В Санкт-Петербург мы выехали утренним поездом, на ночные билетов не было, не помогли ни мои корочки ("охранная фирма, и что? Не царь же батюшка!"), ни полста баксов, сунутых в паспорт. Телефон по-прежнему отвечал "абонент недоступен", в компании мобильной связи мне объяснили, что аппарат отключен, сигналов не посылает, так что определить местоположение абонента возможным не представляется. На фирме я объяснил ситуацию, и меня отпустили без разговоров, а Лиза… В общем, она тоже все поняла.

Днем, после разговора со Стасом, я сам сбегал в отделение, и у меня заявление таки приняли, обещали связаться с питерскими коллегами, но я вполне себе представлял, как это будет происходить и чем закончится — надежнее было отправиться в Питер самому, о чем я сказал тете Жене, и она сразу принялась собираться, я и отговаривать не стал — бесполезно. Не объяснишь же ей, что в поисках она будет только обузой.