Фред Саберхаген - Звезда Берсеркера (Клуб Любителей Фантастики — « L»)

Оставшись в одиночестве, Винченто проделал медленную и унизительную процедуру приведения своих старых суставов в готовность к новому дню.

В последние годы его здоровье пошатнулось, и теперь каждый день начинался с осторожной проверки функций органов и членов. Он не был болен, просто стар. И, конечно же, нервничал.

К тому времени, когда Вилл пригласил Винченто в общую комнату монастыря, где уже был разожжен огонь и ожидал горячий чай, старик уже был готов.

Войдя в общую комнату, он, к удивлению своему, обнаружил незнакомого человека — нового путника, прибывшего в монастырь ночью. Он назвался Валзаем Моснарским.

Валзай, как он сам выразился, подвигался на ниве ученой деятельности. Услышав это, Винченто внимательно посмотрел на молодчика. Удивительно, но тот держался с подобающим уважением, явно испытывая в отношении Винченто искреннюю, хотя и тщательно скрываемую робость. Даже в его далекой стране, бормотал он, открытия Винченто известны и высоко оценены.

Винченто любезно кивал, прихлебывая чай и прикидывая, не мог ли этот юнец быть тем ночным посетителем. А может, он и есть носитель добрых новостей, которые Винченто должен услышать сегодня в соборе? Неужели Набур благоволит к нему?

Винченто нахмурился. Нет, он не позволит себе, словно вассалу, жаждать милости от сюзерена, даже если тот — сам Викарий Святейшего. Во всяком случае, он не собирается немедленно бежать наверх, к собору.

Пришел Рудд, сообщив, что река успокаивается. Вода больше не прибывала, но все равно стояла слишком высоко, чтобы даже замышлять переправиться через нее. Но завтра вода спадет достаточно низко, и переправа станет безопасной.

Винченто не спеша закончил легкий завтрак. Он приказал Рудду отнести немного еды двум странствующим монахам, а сам лениво вышел на солнце погреть старые кости.

Если он и опоздает на трибунал, то здесь довольно свидетелей, чтобы доказать его невиновность. Пусть Защитники Веры яростно поносят вышедшую из берегов реку, если им так нравится. Сомнений нет, поток уступит их великолепному знанию Святого Писания и иссохнет. Природа не устоит перед их приказанием, и даже разрушенный мост восстановит сам себя, если они пригрозят камню пытками.

Нет, нет, пора начать упражняться в смиренности. Винченто позвал Вилла и велел ему принести из экипажа письменные принадлежности, а потом вышел за разрушенную арку ворот, чтобы присесть у обочины дороги. Один из камней он использовал вместо скамьи, второй — вместо стола. Пора было приготовить текст отречения.

Конечно, обвиняемый не должен знать, почему именно его вызывают. Первым вопросом Защитников, коварным вопросом будет именно этот. Такое начало часто срывало с губ обвиняемых признания в неизвестных судьям грехах, но в случае Винченто едва ли могли возникнуть сомнения относительно повода вызова. Прошло пятнадцать лет со дня предупреждающего запрещения, полученного Винченто от Белама, о чем сам ученый наполовину успел забыть. И до, и после этого многие ученые рассуждали о гелиоцентрической теории, и это проходило безнаказанно. Но когда пришел вызов Защитников, Винченто осознал, что противопоставил себе очень могущественных людей, которые никогда ничего не забывают.

Он вытащил из походного секретера то самое старое письмо Белама. Глаза невольно скользнули по строчкам: «…поскольку доказательств движения нашего мирового шара не существует, как я думаю, ибо такого мне предъявлено не было».

Не существует… Винченто дрогнувшей рукой отер лоб. Теперь, когда смертный страх усилил ясность мысли, он увидел, что аргументы его, основанные на поведении приливов и солнечных пятен, на самом деле не доказывают его теории. Истина об этих процессах стала ясна Винченто еще до того, как он впервые задумался о необходимости доказать ее.

Наблюдая в телескоп, он долго и глубоко обдумывал увиденное. Глазами и разумом взвесил солнце, познал звезды, кометы и планеты. Истина вошла в него сквозь какую-то внутреннюю дверь, словно откровение.

Враги, пытавшиеся его ниспровергнуть, были учеными меньшего калибра. Тупые слепцы, неспособные увидеть истину, они на месте судей трибунала становились острыми логиками, размышляя внутри рамок ими же самими принятых формальных правил. Если бы только имелось доказательство, простое и недвусмысленное, которое он мог бы им предъявить… О, что бы он только не отдал за это!

Голова болела, пальцы сжались в кулаки… Он бы рискнул всем, ничего не побоялся, ткнул бы врагов носом в эту правду!

Но очень скоро Винченто осознал, что правда заключается в другом: что он стар и напуган. И что ему придется отречься от своих идей…

Медленно достав перо, чернила и бумагу, ученый взялся за составление черновика, время от времени останавливаясь, чтобы, закрыв глаза, подставить лицо солнечным лучам.

Вокруг костра Деррон насчитал семь завтракающих солдат. Более, чем радостно, они приняли по глотку коньяка из фляги и охотно сообщили, что ни в монастыре, ни в соборе никого нового не появилось.

Несколько минут спустя, уединившись, Деррон беззвучно вызвал Сектор.

— Хроносектор слушает, — услышал он бодрый голос Командующего.

— Пересчитайте жизнелинии еще раз. Нас здесь тринадцать. Если у вас получится двенадцать, значит, один из моих милых товарищей сляпан из микросхем. Но если опять выйдет четырнадцать, то или где-то прячется какой-нибудь бандит, или дезертир, или вы неправильно читаете данные экрана. Скорее всего, пунктирная линия была ошибкой. Едва ли кто-то из нас ждет ребенка, поскольку все мы — мужчины.

— Мы сейчас же проверим. Ты знаешь, как сложно иногда обрабатывать данные экрана. — Тон Командующего был странно мягок, что насторожило Деррона — видимо, его положение сейчас было невероятно важным для Сектора.

Солдаты, покончив с завтраком и флягой Деррона, серьезно занялись невероятно трудным делом — убиением времени. Кучер Винченто вывел со двора тяглунов в поисках пастбища. Деррон последовал за ним и недалеко от арки обнаружил старого ученого, в одиночестве сидящего над листком бумаги.

Вспомнив о своем мифическом тяглуне, Деррон придал лицу выражение отчаяния и двинулся вдоль дороги к остаткам моста, оглядывая ближайшие поля в поисках своей исчезнувшей собственности.

У разрушенного моста стояли два монаха, откинув серые капюшоны и обнажив ничем не примечательные лица. Судя по жестам и долетающим отдельным словам, они рассуждали, каким образом можно будет в свое время отстроить мост.

Деррон знал, что через год или два новые каменные пролеты лягут между опорами, соединяя берега. И арки будут прочно стоять и три столетия спустя, когда молодой выпускник исторического факультета, аспирант, весело зашагает по этому мосту, в сопровождении беззаботной девушки, любимой девушки… Оба будут с нетерпением ожидать первой встречи с древним городом и прославленным собором Оибога. Река, конечно, будет уже другая — более спокойная, вдоль берегов разрастутся деревья. А плиты древней Имперской дороги останутся такими же…