Фред Саберхаген - Звезда Берсеркера (Клуб Любителей Фантастики — « L»)

Пир был разнообразен и превосходен, хотя Шенберг, получив вежливое объяснение Андреаса, посоветовал своим спутникам не пробовать некоторые блюда и не прикасаться к ферментированному молоку, которое вносили в больших кувшинах.

— Для наших земных желудков будет лучше, если мы сегодня ограничимся чистой водой. Если Торун не возражает.

Андреас благосклонно помахал рукой.

— Торун к таким мелочам равнодушен. Чистая вода — это всегда хороший напиток для воина.

Шенберг потягивал воду из золотой чаши.

— Я с нетерпением ожидаю следующего круга Турнира.

— И я тоже. Очень рад, что наши интересы совпадают. К сожалению, дела не дали мне возможности увидеть пока что хотя бы один круг, — отвечал Андреас.

— О, я прекрасно понимаю, что это такое — дела!

Селеста постукивала под столом ногой. На сцене появились танцовщики и она рассматривала их с профессиональным интересом. Танцовщики были хороши, и юноши, и девушки. Представление было очень примитивным, по стандартам Земли, и слишком эротичным в отдельных местах, но полным энергии и хорошо отрепетированным. Мужчины-хантерийцы за столом наблюдали за представлением с некоторой мрачностью или вообще не смотрели на танцующих. Наверное, подумал Шенберг, какие-то разряды священников здесь обязаны хранить безбрачие. Позднее он, возможно, задаст этот вопрос. Впрочем, какое это имеет значение? Половые отношения на любой планете — это всегда еще более чувствительный предмет, чем религия, которую эти религиозные лидеры явно принимают не очень серьезно.

Для гостей все было ново и интересно, и вечер пролетел незаметно. Была уже поздняя ночь, свечи догорали, и танцоры в буквальном смысле падали от потери сил. Шенберг сообщил хозяевам, что настало время возвращаться на корабль.

Андреас вежливым жестом выразил неодобрение.

— Ваши постели уже готовы. Одна из танцовщиц разделит с вами ложе, если захотите.

— Ваше предложение крайне приятно. Но меня беспокоит положение дел на корабле.

— Оставайтесь здесь. Проведите ночь под крышей Торуна. У нас с вами есть многое, о чем можно говорить. К тому же ночью взбираться на такую высокую скалу — крайне неприятное занятие

Шенберг не стал долго раздумывать.

— Мы с радостью принимаем ваше приглашение. Но прошу простить, я должен переговорить с теми, кто сейчас в корабле.

Он снял с пояса коммуникатор, включил его, подождал ответа. Ответа не последовало. Он поднял устройство ко рту и позвал:

— Суоми?

— Оставайтесь здесь, — сказал Андреас с мрачной улыбкой. — Утром я попытаюсь облегчить вам встречу с этим человеком.

— Утром… я не понимаю.

— Дело в том, что человек, которого вы оставили охранять корабль, покинул свой пост и в страхе бежал во время последнего круга Турнира. Я не хотел вас напрасно тревожить, но мы пока еще не смогли его обнаружить.

Шенберг сел прямо, окинув Андреаса своим коронным взором миллиардера.

— А корабль?

— Корабль мы охраняем. И внутри и снаружи он останется в полной сохранности. Никто не приблизится к нему без моего разрешения. Я просто настаиваю — вы должны остаться на ночь у нас.

Вскоре после рассвета, на другой день восьмерых уцелевших в Турнире Торуна разбудил пришедший раб.

Джофф Хитрый проснулся тут же, едва лишь его потянули за край одежды. Он перевернулся, тут же вспомнил, где находится, и полностью пришел в себя. Сев, он протер сонные глаза, посмотрел вокруг и объявил во всеуслышание:

— Наш лагерь с каждым днем все меньше и меньше.

Хотя все уже, в основном, проснулись, никто ничего не ответил ему тотчас. Как и Джофф, они спали, просто завернувшись в одеяла и одежду, и теперь медленно выползали в свет дня, будто насекомые из коконов. Ночью прошел легкий дождь, было серо и уныло.

Прошедшим вечером восемь воинов расположились на ночной отдых довольно тесным кружком, словно по невысказанному общему соглашению, словно им всем угрожала какая-то внешняя опасность. Пространство, ими теперь занимаемое, в самом деле казалось крохотным в сравнении с первым лагерем, далеко внизу, у реки.

Когда Джофф поднялся, то внизу ему открылся вид на реку, петля за петлей уходившую в даль утреннего тумана. Поля образовывали неправильные четырехугольники. На миг — всего на миг — он вдруг пожелал, и очень сильно пожелал, с интенсивностью физической боли, снова оказаться в далекой своей провинциальной деревне, где он когда-то тупо ковырял плугом землю.

Так давно это было.

Омир Келсумба, чернокожий и громадный, стоял в нескольких шагах от него, готовясь опорожнить вниз по обрыву содержимое своего мочевого пузыря. Рабы не успели выкопать для них латрину — большая их часть вчера пополудни была неожиданно отозвана по какому-то важному делу. Омир, через плечо, ответил, наконец, Джоффу:

— Сегодня вечером нас будет вдвое меньше, но что с того? Скоро почти все мы окажемся в Зале Торуна, а там места хватит для любого.

— Хорошо сказано, — прокомментировал Фарли Эйкоский, выпрямляясь во весь свой большой рост. Потом он согнулся и, ловко действуя покрытыми веснушками руками, принялся свертывать свое одеяло. Как и его оружие, одеяло было богатым, из дорогой теплой ткани с меховой оторочкой.

Теперь уже все воины поднялись, складывая одежду и одеяла, потягиваясь, почесываясь, готовясь перенести лагерь на новое место. Фарли Эйкоский склонился перед алтарем Торуна, совершая длительную молитву, касаясь лбом земли и что-то тихо бормоча. Вскоре к нему присоединился Келсумба, потом Чарльз Прямой и, один за другим, все остальные, чтобы пусть даже самым поверхностным образом, но отдать должное главному Богу. Загадочное неподвижное лицо маленького изображения Торуна осталось таким же загадочным, не выдав своего предпочтения кому-либо.

Ванн Номадский, очевидно, был в это утро самым голодным, потому что первым покинул импровизированный храм и направился к костру, где единственный серый раб готовил какой-то очень простой завтрак.

Когда Ванн отошел, Джофф тихо спросил Келсумбу:

— Как тебе этот, который отрезает уши?

Келсумба только фыркнул в ответ. Он занялся осмотром топора, проверяя, не проник ли ночной дождь сквозь аккуратно намотанную промасленную тряпку. У Келсумбы только топор был новый и дорогой. Все остальное — старое и ношеное.

Присев над топором и не поднимая взгляда, он сказал Джоффу:

— Кажется, ты умный человек. Может, ты скажешь мне, каково твое мнение. Например, если я не выиграю Турнир, то все равно окажусь довольно близко от Торуна, если уж я дошел так далеко. Как ты думаешь, будет он меня слушать? Если я погибну сегодня, повлияет ли он на богиню исцеления, чтобы она сделала мне милость?