Татьяна Грай - Формула тьмы и света

И вот тут-то и обнаружилась точка преткновения.

Когда разговор, текущий по принципу свободной ассоциации, повернул к росписям на стенах кафе, Харвич сказал:

- Я вообще-то люблю примитивную живопись, но предпочитаю более яркие краски. Здесь все уж слишком пастельное.

- Примитивную? - непонимающе глянул на него Лон-Гир. - Что вы имеете в виду?

Харвич немножко растерялся.

- Ну, все сразу, наверное, - неуверенно сказал он. - Линию, цвет, объемы...

- Росписи на этих стенах выполнены одним из самых известных на нашей планете художников, - суховато сказал Лон-Гир. - И я никогда не слышал, чтобы его обвиняли в примитивизме. Наоборот, он принадлежит к числу наиболее сложных, философски мыслящих живописцев.

Харвич немного подумал.

- Может быть, мы говорим о разных вещах? - предположил он. - Вот, например, этот натюрморт. - Он ткнул пальцем в ближайшую к ним стену. Говоря "примитив", я имею в виду, что, скажем, вот этот контур... ну, его линия слишком изломана, в ней нет плавности... Знаете, мне трудно об этом рассуждать, я ведь не искусствовед, я говорю просто о собственном восприятии...

Лон-Гир довольно долго молчал, поглядывая то на Винцента, то на натюрморт. Потом старик наконец заговорил - медленно, словно тщательно обдумывая каждое слово.

- Мне очень хотелось бы понять, что именно видите в этой картине вы. Но, похоже, такого понимания не будет.

- Почему? - удивился Харвич.

Лон-Гир чуть заметно усмехнулся.

- Знаете, ваши дипломаты... Да, они долгие годы посещали нашу планету, вели переговоры, и многие из нас видели гуманоидов - издали. Но я почти уверен в том, что дипломатов интересовали только принципы общественного устройства, поскольку именно это - основа для вступления в Федерацию.

- Конечно, - кивнул Винцент.

- Ну вот, - теперь Лон-Гир уже не стал скрывать усмешки. - А изучение всяких мелких деталей, как я понял, у вас принято оставлять до более удобных времен. И потому, похоже, ни один из гуманоидов не заметил, что мы видим мир по-другому.

- Как это - по другому? - Харвич даже чуть привстал, пораженный странной картиной, внезапно возникшей в его воображении: в земном музее крылан смотрит на полотно Чюрлениса и видит вместо него гравюру Дорэ...

На остром мышином лице старика отразился чрезвычайный интерес. Черные глаза впились в Харвича, и Лон-Гир осторожно спросил:

- Скажите, а гуманоиды вообще обладают очень развитым воображением?

Харвич тряхнул головой, чтобы поставить мозги на место, и пожал плечами.

- Все люди разные, и воображение у всех работает по-разному. У кого сильно, у кого вообще никак.

- Жаль. Ну, я надеюсь, мы еще вернемся к этой теме. А сейчас мне пора, - сказал Лон-Гир и сразу же встал. - Возможно, мы с вами еще встретимся. Вы надолго к нам?

- Не знаю, - ответил Харвич, тоже поднимаясь. - Я в командировке, и все зависит от того, как пойдут дела.

- А чем, собственно, вы занимаетесь?

- Организацией туризма, - в очередной раз соврал Харвич, и тут же понял, что старый крылан ему не поверил.

Положив на стол несколько монет, Лон-Гир вышел из кафе. Харвич поспешил подойти к окну. И успел увидеть, как расправились широкие крылья, и старик мягко поплыл вверх, забирая к крыше.

Харвич вздохнул. Жаль, что люди не летают.

...Уже стемнело, а обещанных Ольшесом инспекторов все не было. И сам Даниил Петрович тоже куда-то запропастился. Харвич давно уже сидел в своем номере. Он придвинул к окну кресло и маленький столик и, прихлебывая какой-то кисловатый сок, листал иллюстрированные журналы. Но думал он о другом.

Конечно, в Управлении Федеральной безопасности Харвичу объяснили, что якобы в его потоке сознания имеется некая особая, довольно редкая составляющая, которая и помогает ему понять особенности психологии негуманоида. Но Винцент слишком хорошо заучил в детстве основной закон кармы: все, что с нами происходит, есть результат наших собственных поступков, совершенных в этой и прошлых жизнях. Так что сама по себе составляющая тут была ни при чем. Харвича интересовало, каким образом она возникла. Но ответить на этот вопрос ему могли только адепты, Мастера Учения. Однако кто же рискнет соваться к адептам по таким пустякам? В общем, было Харвичу тошно и томно. Он горестно сетовал на свою карму, заставившую его когда-то поступить в Школу патрулей... а потом его отправили стажироваться на Беатонту, прекрасную планету, где живут совсем не прекрасные гигантские пауки - сольпуги. Именно там, на Беатонте, и выяснилось, что Харвич обладает этой дурацкой составляющей, а заодно и избыточным воображением. И вот результат: сидит он на мышиной планете, ждет неведомо чего, представления не имеет, что ему делать и как... а четверым случайно забредшим на Димею существам тем временем грозит нешуточная опасность.

Винцент снова и снова вспоминал Беатонту, пытаясь там, в недалеком прошлом, отыскать ключ к сегодняшнему, снова и снова пробуя по-настоящему разобраться в себе и сам увидеть ту струйку собственного потока сознания, которую с такой легкостью видели особисты... и, похоже, заметил, ощутил сегодня старый крылан Лон-Гир.

ЧАСТЬ 2. БЕАТОНТА

1.

Патрульный катер мягко опустился на песок, неподалеку от кромки воды. Валерьен вышел первым, за ним выбрались Харвич и Астахов.

- Ну вот, - Астахов с удовольствием огляделся. - Будем считать, что у нас месяц отпуска.

Берег здесь образовывал выступ, и мелководье голубым полукольцом охватывало пляж, раскинувшийся вокруг деревни. Ряды хижин расходились веером от центрального строения к океану. Лучи Ореиды заливали невысокие белые конусы. В стороне от деревни, ближе к воде, стоял домик с одним оконцем - патрульный пост. Окно избушки смотрело на деревню. С океана тянуло свежестью, но от сельвы, вставшей густо-зеленой стеной за деревней, наплывали время от времени волны духоты - тяжелой, влажной, напичканной резкими запахами.

- Хорошо! - Винцент Харвич сел на песок, расстегнул ворот комбинезона - и тут же получил выговор от командира.

- Винцент, - Валерьен говорил сухо, - закройте воротник. На Беатонте необходима осторожность. Всегда. Граница сельвы не абсолютна, на побережье может залететь какая-нибудь дрянь... И не вздумайте обижаться, - добавил он, увидев, как вытянулась физиономия Харвича. - Вы здесь в первый раз, а добродушие Беатонты - кажимость, не более того.

Астахов тихо фыркнул. Так его... Это вам не патрулирование подходов к Беатонте, это - сама она, ошеломляющая буйными красками планета...

- Борис, - окликнул он Валерьена, - ну что ты, в самом деле! Не нападай на мальчика.

Валерьен с размаху хлопнулся на песок, перевернулся на спину, вытянулся, раскинув руки, и покосился на Астахова.

- Ладно, не буду нападать. Просто выпорю в следующий раз. Как мальчика.