Дж. Дуглас - Охотники за умами

Все сотни наших арестов, произведенные в Большой футбольный день, были по техническим причинам оспорены судом. Во всеобщей спешке операции ордера на арест подписывал помощник главного прокурора - даже не сам прокурор. Но старший специальный агент выполнил обещание и предоставил Гуверу цифры, которые тот использовал на Капитолийском холме. А я, заключив пари на две дождевые капли, понял то основное, что впоследствии определило мою карьеру.

Это было дело об ограблении фургона на дороге между штатами с грузом виски «J amp;В» стоимостью в сто тысяч долларов. Стояла весна 1971 года, и я шестой месяц работал в Детройте. Старший рабочий со склада конфиденциально проинформировал нас, где они собираются обменять на деньги украденное спиртное.

ФБР и детройтская полиция решили провести совместную операцию, но каждое ведомство самостоятельно планировало свои действия. Только высокое руководство совещалось друг с другом, но к нам на улицы ничего не просачивалось. Поэтому, когда настало время производить арест, никто толком не знал, что ему надлежит делать.

Ночь. Городская окраина. Железнодорожные пути. Я веду одну из машин ФБР, а инспектор взвода Боб Фицпатрик на сиденье рядом со мной. Информатор был его, а Боб Мак-Гонигел вел это дело.

В машине оживает радио:

– Хватайте их! Хватайте их!

Скрип тормозов. Мы окружаем фургон. Шофёр распахивает дверцу и пускается наутек. Я выскакиваю из машины, выхватываю револьвер и бегу следом. Темнота. Все в растерянности: ни команд, ни связи. Никогда не забуду этого момента: передо мной вырастает полицейский в форме, белки его глаз сверкают, дуло револьвера смотрит прямо мне в грудь.

– Полиция! Ни с места! Бросай оружие!

Мы друг от друга меньше чем в восьми футах, и я понимаю: одно неверное движение - и от меня останутся лишь воспоминания.

Я готов бросить револьвер и поднять руки, но сзади раздается сумасшедший крик Фицпатрика:

– ФБР! Он агент ФБР!

Коп опускает оружие, и я снова бросаюсь за шофером. Адреналин будоражит кровь, и я стараюсь наверстать упущенное. Мы догоняем его одновременно с другим агентом, валим на землю и скручиваем руки, наверное, грубее, чем необходимо. Я взбудоражен, но вдруг при мысли, что мгновение назад мог быть убит, на пару секунд леденею. Так близко в глаза смерти я еще не заглядывал. С тех пор я много раз пытался поставить себя на место убийцы или насильника, представить, что думает тот или другой, совершая нападение, и, вспоминая свой пережитый страх, мог лучше понять случившееся с точки зрения жертвы.

В то время как молодежь из кожи вон лезла, чтобы произвести как можно больше арестов, прожжённые старики считали, что нет никакого смысла суетиться и раскачивать лодку, что хоть ты тресни - результат один, а инициатива хороша лишь в торговле. Поскольку нам настойчиво рекомендовали держаться подальше от конторы - пялиться в витрины или просиживать в парке штаны, в определенных агентурных кругах стало особенно популярным чтение «Уолл-стрит джорнал». Я же, как «факельщик», засел за докладную записку, в которой обосновывал поощрительную систему оплаты, выделяющую наиболее продуктивных агентов. И подал ее помощнику старшего специального агента (ПССА) Тому Нейли. Том вызвал меня в кабинет, закрыл дверь, взял со стола докладную записку и доброжелательно улыбнулся:

– О чем вы тревожитесь, Джон? Получите вы Джи Эс-11,- он разорвал докладную пополам.- Потом Джи Эс-12, - докладная превратилась в четыре кусочка бумаги. - И Джи Эс-13 (классы государственных чиновников в СШАприм. ред.),- докладная полетела в корзину для мусора. Том откровенно смеялся. - Так что, Дуглас, не надо раскачивать лодку.

Через пятнадцать лет, когда со смерти Джона Эдгара Гувера прошло уже много времени и кое-что стало меняться, в ФБР все-таки ввели систему поощрительной оплаты. И при этом обошлись без моей помощи. Как-то майским вечером - точнее, в первую субботу после 17 мая (а почему я это запомнил, вскоре будет понятно), мы с Бобом Мак-Гонигелом и Джеком Кунстом сидели в баре, куда в последнее время часто наведовались. Бар был расположен напротив конторы и назывался «Гараж Джима». Играл рок-оркестр. Все мы чуточку перебрали пива. И в это время появилась красивая девушка с подругой. Она напомнила мне молодую Софи Лорен: в модном голубом коротком платье и высоченных сапогах чуть не до самых ягодиц.

– Эй, голубенькая!- позвал я.- Иди-ка сюда!- и, к моему удивлению, она подошла.

Ее звали Пэм Модика, что вызвало бурю шуток и подковырок.

Оказывается, ей исполнился двадцать один год, и они с подругой решили отпраздновать официальное право употреблять спиртное. Девушка была в моем вкусе, а позже я выяснил, что и сам ей показался ничего, только нудноватым со своей короткой, согласно правительственным установлениям, стрижкой. Мы вывалились из «Джима» и всю ночь скакали из бара в бар.

За следующую пару недель мы узнали друг друга лучше. Пэм жила в центре Детройта и окончила Першингскую школу, практически «черную», ту самую, в которой учился баскетбольный гений Элвин Хэйз. А в то время, когда мы с ней познакомились, посещала Восточно-мичиганский университет в Ипсиланти.

Наши отношения развивались достаточно быстро, хотя и не без социальных потерь со стороны Пэм. Это случилось в 1971 году. Вьетнамская война все ещё продолжалась, и недовольство ФБР в университетских городках принимало угрожающие масштабы. Многие подруги Пэм не желали с нами знаться, полагая, что я внедрен правительством и буду об их делах сообщать наверх. Было бы смешно считать, что эти детишки хоть что-нибудь значили, чтобы за ними шпионить, даже если ФБР в то время в самом деле занималось подобными вещами. Помню, как я вошел вместе с Пэм в класс по социологии и, сев позади, стал слушать профессора-ассистента (академическая должность в колледже - старше преподавателя, но младше «полного профессора»прим. ред.), молодую радикалку, заядлую энтузиастку и очень башковитую. Но я ловил её взгляды и понимал, что мое присутствие ее сильно нервирует. Всякий человек из ФБР был врагом, даже если он - приятель ее студентки. Оглядываясь на тот случай, я понимал, как мог выводить людей из равновесия - я сам и моя должность. И мы в нашем подразделении пользовались этим в своих интересах. Например, во время рассмотрения дела о жестоком убийстве на Аляске моему черному коллеге Джаду Рэю удалось довести дававшего показания подсудимого-расиста до полного исступления лишь тем, что он по-приятельски уселся рядом с его подружкой.

Когда Пэм училась на младших курсах, в Восточном Мичигане орудовал серийный убийца, хотя в то время мы и не употребляли этого термина. Первый удар он нанес в июле 1967 года, когда из университетского городка исчезла девушка по имени Мэри Флесцар. Через месяц было найдено ее изуродованное тело. Она оказалась заколотой, ее руки и ноги отсечены. Через год около Анн-Арбора обнаружили тело студентки Джоан Шелл. Она была изнасилована и получила больше пятидесяти ударов ножом. Следующий труп был найден в Ипсиланти. Убийства, получившие название «мичиганских», не прекращались, и женщины в обоих университетах жили в полном ужасе. Найденные тела хранили следы невероятных надругательств. К тому времени, как в 1969 году почти случайно, собственным дядей, полицейским капралом Дэвидом Лейком был арестован студент Мичиганского университета Джон Норман Коллинз, жестокую смерть приняли шесть молодых женщин и тринадцатилетняя девочка. Коллинза осудили и приговорили к пожизненному заключению за три месяца до того, как я поступил в Бюро. И теперь я задумываюсь, смог ли бы он причинить столько зла, если бы тогда в ФБР обладали нашими современными знаниями?