Михаил Грешнов - Гали

Михаил Грешнов

ГАЛИ

"Это не было сном".

Стоит ли писать дальше? Гордеев откладывает перо. У него лаборатория, тема "Деятельность подкорковой области мозга". Ведутся интересные опыты. Есть результаты, почти готовый доклад. Через месяц он должен выступить на ученом совете.

"Не было сном". Может быть, зачеркнуть написанное? Гордеев один в лаборатории. Сотрудники давно ушли домой. В окнах васильковое весеннее небо. Мартовский вечер.

"Исключительный случай для науки - ничто, - думает Гордеев, наблюдая за тем, как в окнах гаснет голубизна. - Нужно подтверждение его. Или отрицание. Третьего в исследовательской работе не дано".

Опыты подробно фиксируются. Гордеев перелистывает лабораторный журнал. Последний опыт - двадцать второй. Глаза привычно бегут по строчкам. Все здесь известно, вытвержено наизусть. И все-таки надо перечитать еще раз. Гордеев закрывает журнал и кладет в портфель. Нет, не сейчас, дома.

За порогом Гордеева встретил долгий сибирский вечер. По горизонту синь, проколотая золотом первых звезд. Над вершинами сосен - здания института в лесу.

До дома недалеко, но Гордеев не спешит. Он продолжает думать о двадцать втором опыте. Вот тогда и случилась оплошность: Гордеев забыл проветрить вытяжной шкаф. А в нем оказались остатки нитроцезина. Гордеев надышался его парами.

Такая оплошность случилась впервые. При воспоминании о ней пожилому ученому становится неловко, хотя сейчас он наедине с самим собой.

Нитроцезин мог остаться от предыдущего опыта. Но почему шкаф не был проветрен по его окончании?

Гордеев сворачивает с тротуара в лес, на тропинку, протоптанную его молодыми сотрудниками. Тропинка ведет на поляну, где иной раз назначают друг другу свидания парни и девушки, лаборанты Гордеева. Ученому хочется, чтобы сейчас здесь никого не оказалось. Да, к счастью, совершенно безлюдно. Гордеев становится под сосной, слушает далекий шум города.

Нитроцезин - яд. В малых дозах - сильнейшее возбуждающее средство. Действует на подкорковые области мозга. Незаменим в опытах с обезьянами, кроликами. Подобно всем возбуждающим средствам, он может превратиться и в свою противоположность при определенной дозировке. Задача лаборатории - найти этот порог, чтобы можно было использовать нитроцезин как лекарство. Против наркомании.

Доступ к нитроцезину имеют кроме Гордеева двое старших лаборантов. Исполнительные парни. Но дело сейчас не в этом. Когда Гордеев надышался парами нитроцезина, он почувствовал себя неважно. Придя домой, прилег на тахту в кабинете.

Все это Гордеев помнит отчетливо. Принял валидол: сердце покалывало. Поправил подушку, выключил торшер и закрыл глаза. И тут все реальное исчезло, все изменилось. Гордеев превратился в учителя Карпа Ивановича. Шел по широкому двору к школе. Вот хорошо знакомые четыре ступеньки крыльца. В то же время Гордеев помнил школу полуразрушенной, сожженной во время гражданской войны. И двор знал другим, заросшим лебедой и крапивой, - не раз играл здесь с мальчишками. Но сейчас он был учителем Карпом Ивановичем, который шел на занятия.

Ребятишки, стоящие на ступенях, сдергивают шапки, кричат: "Здравствуйте, Карп Иванович!" Гордеев здоровается, входит в здание. Коридор с большими выходящими во двор окнами, двери в классные комнаты - их три. Карп Иванович знает, где какой класс, хотя сам Гордеев этого знать не мог: мальчуганом лазил в развалинах школы, и никаких дверей и окон там уже не было, как и потолка над головой. Но в этот момент Гордеев был Карпом Ивановичем, ребятишки называли его по имени-отчеству, а он знал каждого из ребят в лицо. И еще знал, что до звонка десять минут и что дома осталась стопка тетрадей, сходить за ними нет времени. Но можно послать кого-нибудь из учеников.

- Миронов! - окликает Карп Иванович. - Петя!

- Я! - шустрый мальчонка подбегает стремительно.

- Сбегай ко мне, - говорит Карп Иванович, - принеси тетради по арифметике.

Мальчонка от усердия таращит глаза, и они у него разные - карий и серый.

- Мигом! - напутствует его Карп Иванович.

А Гордеев знает, что этот самый Петя Миронов станет на селе первым комсомольцем и повяжет на шею ему, Гордееву, пионерский галстук. Тогда Гордееву исполнится девять лет, и он будет удивляться разным глазам Миронова.

А сейчас Карп Иванович миновал коридор, взялся за ручку двери учительской. Ручка металлическая, холодная, дубовая дверь подалась с трудом.

Но тут Гордеев как бы очнулся.

Карп Иванович - прадед Гордеева. Гордеев его не помнит: родится за полгода до смерти учителя. Школа, где прадед преподавал, сгорела в 1920 году. Разноглазый Петр Миронов старше Гордеева лет на десять. Принимал Гордеева в пионеры. Погиб во время Великой Отечественной войны. Все это Гордеев знал и ранее. А сейчас, после "пробуждения", перебирал в памяти.

Сон, конечно. Но какой странный. Как мог Гордеев так перевоплотиться в Карпа Ивановича?

Гордеев еще чувствовал холод от дверной ручки, тяжесть дубовой двери. И вся эта сцена с учеником Петром Мироновым. Гордеев подсознательно чувствовал, что все так когда-то и происходило в действительности.

В семье рассказывали о прадеде Карпе Ивановиче. Он был учителем трехклассной приходской школы. Когда-то участвовал в турецкой войне, был в рядах героев Шипки. А предки Карпа Ивановича были казаками, бежавшими от господского гнета на Дон, защищали свои границы от набегов крымских татар, пахали земли Дикого поля. Гордеев по происхождению тоже казак. Но сейчас иное время, другие цели. Пятидесятилетний ученый живет в Сибири. Совсем редко бывает на Дону в родных местах.

Небо совсем потемнело, и ярче стали звезды. Гордеев идет назад, всматривается в тропинку, в лесу уже темно. Почти сталкивается с парой, идущей навстречу.

- Максим Максимович, вы?

- Ax! - слышится женский голос.

Гордеев узнает Юреньева, лаборанта, и Лизу, своих сотрудников.

- Думаем, кто это? - Юреньев останавливается.

- А вечер-то, вечер! - щебечет Лиза.

- Проходите, - Гордеев уступает тропинку.

Выходит на тротуар. До дома три квартала. По дороге вспоминает, что было дальше.

В ту ночь, когда он видел первый сон, под утро приснился второй.

Улица. Широкая, бесконечно длинная под ослепительным небом. Кругом мужчины, женщины, дети. В середине толпы верховые, с пиками, с шашками наголо, телега, запряженная двумя парами лошадей.

- Везут! Везут!

Из дворов, из мазанок по сторонам улицы выглядывают старики, старухи.

- Везут!

Гордеев, он же одновременно Федька Бич, в толпе вместе с ребятишками-сверстниками, с казаками, и желание у него одно: взглянуть на человека в телеге. В толпе слышится:

- Степан, батюшка наш!