Наталья Баранова - Игры с судьбой. Книга первая

Сгрести б мальчишку в охапку, обнять, прижав к себе. Никому не отдать! Никому!

— Значит, ты решил остаться с контрабандистами, Рокше?

— Да, господин. Если, конечно, мое мнение что-то значит.

Сказать бы — «нет». Рассмеяться в лицо, передумав. Но смотреть, как каменеет в ненависти лицо того, кто так дорог — не большая ли пытка? Не вернуть доверия, единожды солгав.

И как жить потом, чувствуя лопатками недобрый, тяжелый взгляд? Как жить, воздвигнув ложью не каменную — стальную стену!

— Если б мне было безразлично твое мнение, юноша, я бы тебя не спрашивал.

Держать светски-равнодушный тон, сидя в кресле. Ломать комедию, вести игру, надеясь, что не видно будет из-под маски окровавленных клочков пораненной души. Что по сравнению с этим заточение в ледяных стенах старого форта? Ничто, всего лишь веха бытия.

— С чего такая забота? — уже без насмешки, внезапно и врасплох.

А ответ… не идет ничего на ум. Ответом — растерянная улыбка и внезапно, предательски, подкатившие к глазам слезы.

— Тебе — жить. Не хочу жизнь ломать, раз уж ты вырвался с Эрмэ.

— Хорошо. А остальные? Вы ко всем такой добренький? Всех пристроите? Или — завтра на рынок? После той же Эрмэ?

— В кого ты злющий такой?

— Не знаю, господин, не помню.

Дерзкий ответ. Но дрожат губы.

Хороший вопрос, и нет на него ответа.

Встав, Да-Деган прошелся по комнате, потирая замерзшие ладони. Стыло, холодно на душе, всех мерзостей одним добром не исправить! В стенах форта было теплее!

Отвернуться к окну, смотреть, как по проспекту перед гостиницей фланирует праздный люд. Просто созерцать, не думая ни о чем, отмечая элегантность туалетов дам и роскошную строгость одеяний мужчин. Респектабельность, умноженная на элегантность и возведенный в ранг закона прекрасный вкус — вот что царит в Центральных кварталах Аято.

— Вы мне не ответили…. - тихий, но дрожащий от ярости голос.

— А что прикажешь ответить? Сказать тебе «да»? Так я еще не решил.

И вновь молчание.

Подушечками тонких пальцев по стеклу… По отражению, такому же четкому, словно в зеркале, гладя сияние волос и четкий очерк щек.

— А что хочешь ты? — без вызова, без злобы. Не просто вопрос — просьба о помощи.

— Отпустите их. Вам ведь не трудно. Пусть вернутся домой. Они-то помнят, куда возвращаться….

Обернувшись, смотреть на просьбу в глазах. Смотреть и только качать головой.

— Думаешь, о чем просишь!?

— Думать можно по-разному, господин. Кто-то думает головой, кто-то телом, а кто-то душой. Отпустите…. С них довольно. И так досталось….

А в ответ, только смотреть широко распахнутыми глазами, кусая губу изнутри, чувствуя, как наполняется рот соленым привкусом крови. И не удержаться, нет, не удержаться!

Подойдя, притянуть к себе, прижать рыжую голову к плечу, обхватить руками плечи, словно желая укрыть от всех бед. Гладить рыжий шелк волос, как хотелось давно, не образ, не мечту держа в руках.

— Дурной ты, Рокше. Разве ж можно…. Отпущу я их, куда им идти, дурень ты рыжий…. Пешочком по звездам? Чудо ты мое, непутевое! Чем на дорогу до дома зарабатывать прикажешь? Телом? Так некоторым в жизнь столько, сколько нужно не собрать. Дурная у тебя голова, чертенок. Сердце, правда, доброе….

И в ответ, диссонансом, рваной, нотой, злое, горькое:

— Уберите руки, господин!

Только покачать головой ответ, еще крепче стиснуть плечи в объятьях, словно синюю птицу счастья держать в руках — зримое, яркое, свое продолжение.

— А если сделаю, по-твоему, как просишь…? Приедешь на Рэну? В гости ко мне?

— Так уж и сделаете?

Улыбка коснулась губ. Поймав ее, он исправил ее на усмешку.

— Сделаю, отчего нет? — сорвалось с губ раньше, чем успел обдумать. — Только и ты слово сдержи. Я ждать буду. Сколько потребуется, только приезжай!

— Сумасшедший вы, господин!

— Какой есть, Рокше….

Разжав объятья смотреть в серые, пронзительные глаза. «Приезжай! Дай увидеть тебя хоть издали, что б не сжималось сердце в смертной тоске. Хоть на миг, да увидеть…»

Вздохнув, отойти к окну. Ругать себя за порыв, за то, что не сумел сдержаться. За то, что не превратилось сердце в лед.

«Дурная голова у тебя, Аретт! Не голова — кочан капустный! И так по ниточке ходишь, а тут!»

Быстрый взгляд в зазеркалье стекла, на мальчишку, осевшего в кресло. Сидит, достав ножик, и чертит острым лезвием по агатовым завиткам столешницы что-то свое. Смятение на лице…

— Ну, так что, договоримся?

«Да, мальчик, да! Трудно бросаться с обрыва в ледяную воду. Ведь не знаешь зачем, к чему вяжу тебя обещанием. По рукам и ногам вяжу. И отступать — некуда и согласиться тоже… трудно. Ох, как трудно! Помню, как сам договор с Дьяволом подписал. Договаривались мы с Хозяином, что покуда я выполняю все его прихоти, сын мой остается жив. Тоже хотелось бежать… И волком выть и не верить, что то существо, которое показали мне — мой сын. Тоже хотелось кричать, осыпая проклятиями. Не знал я тогда что же такое — Империя. Но вот пришлось узнать…Хлебнуть полной мерою…».

— Зачем вам это все, господин?

Утешить бы!

— Что ж, нет, так нет…. Жаль, конечно. Но, наверное, ты прав. Прощаться надо навсегда и один раз. А что касаемо рабов, и без твоих просьб отправлю их по домам. Кто за щенка больше отвалит, чем родители? Это здесь они — дешевый товар! А там их до сих пор кто-то да ждет. Наизнанку из кожи вывернутся, отдадут последнее. На Раст-Танхам такой цены за каждого никогда не взять! Мороки больше, но и барыш хорош! Эх, ты, чудо наивное! Вот уж странно, что на Эрмэ подобные простодушные водятся!

Дрогнула рука у мальчишки, ударил ножом в полную силу по столешнице, блеснули глаза стальным отблеском.

— Не бесись, — проговорил Да-Деган спокойно. — Не нравлюсь я тебе, уйти хочешь, так собирайся.

— Уже?

— Уже.

Встретились взгляды, словно два клинка во время поединка. Вскочив на ноги, с стремительностью пули вылетел мальчишка в соседнюю комнату.

Да-Деган подошел к зеркалу, посмотрел на себя, усмехнулся криво отражению. Если б не знать, сколько лет на самом деле минуло — что ж, можно посчитать ровесником собственному внуку. Только глаза могут выдать возраст. Этот тяжелый, давящий, уставший взгляд, так контрастирующий с легкомысленными завитками волос и развевающимся сиянием ирнуальского шелка.

Скривить бы губы, сплюнуть в сторону, да уже стоит на пороге, наблюдая Рокше. Иридэ! Его Иридэ.

Собраны волосы в длинный хвост, сменены домашние туфли на невысокие сапожки, плотно охватившие щиколотки. И грация кошки в каждом движении — ленивая грация сильного юного зверя. Да и как иначе?

И только усмехнуться, осознав. И в жилах этого мальчишки течет кровь воинов Эрмэ. Кровь Ордо. И никуда от голоса крови не деться.