Кирилл Бенедиктов - Блокада. Книга 2. Тень Зигфрида

Луна, похожая на любопытный золотистый глаз, висела точно над правой башней замка.

— А знаете ли вы, что было время, когда у Земли имелся второй спутник? — спросил доктор Хирт.

Оберштурмбаннфюрер Гегель покачал головой.

— Не знакомы с трудами профессора Горбигера? Настоятельно рекомендую. Миллионы лет назад в небе можно было видеть две луны. Приливы и отливы тогда были совсем другими. Потом произошла катастрофа, и вторая луна рухнула на Землю. Это погубило населявших нашу планету гигантов.

— Гигантов? — переспросил, чтобы не показаться невежливым, Гегель. Говорливый Хирт раздражал его.

— Именно. Помните Книгу Бытия? «В те дни на земле жили исполины». Они пасли стада ящеров на огромных равнинах Пангеи. Вы, конечно, слышали об этом сверхконтиненте, существование которого было блестяще доказано арийским гением Августа Вегенера.

Гегель буркнул что-то невразумительное.

— Когда луна упала, Пангея раскололась. Климат изменился самым драматическим образом, тучи пыли закрыли небо… Короче говоря, гиганты вымерли вместе с динозаврами.

— Вот как, — сказал Гегель.

— Вижу, вы сомневаетесь, — улыбнулся Хирт. — Ничего, вы измените свое отношение после того, что увидите в замке.

— И что же?

— Кое-что особенное. Совершенно особенное. Решительно особенное! Сегодня очень необычная ночь, оберштурмбаннфюрер.

Гегель покосился на Хирта. Сейчас доктор походил на поэта — глаза мечтательно полуприкрыты, лицо словно вызолочено вдохновенным светом. Впрочем, свет был самым обычным — желтым. От фонаря над центральными воротами Вевельсбурга.

— И потому мы оставили машину в километре от замка? — поинтересовался Гегель. — Из-за того, что сегодня очень необычная ночь?

— Разумеется, — Хирт взялся за тяжелый деревянный молоток, висевший при дверях на цепи, и несколько раз с силой ударил в окованную металлом створку ворот. Ворота загудели, будто церковный колокол. — Шум двигателя и особенно бензиновые пары могут помешать концентрации…

— А вот этот грохот, стало быть, не помешает? — ядовито осведомился оберштурмбаннфюрер. С самого начала их знакомства — Хирт встретил его на вокзале в Падеборне два часа назад — Гегеля не оставляло ощущение, что доктор держит его за идиота и даже не очень пытается это скрывать.

— Этот — не помешает! — в голосе Хирта прозвучала обида. — Сейчас мы слышим звук, естественный для того времени, когда… ну, в общем, для героических времен. В отличие от тарахтения дизеля.

Раздался омерзительный металлический скрежет — очевидно, не менее привычный для героических времен, и перед самым носом Гегеля открылась небольшая калитка. В черном проеме стоял высокий худой солдат в парадной форме СС. В руках он держал горящий смоляной факел.

— Хайль Гитлер! — воскликнул солдат, увидев Хирта. Тот вяло махнул рукой.

— Этот господин со мной, — небрежно сказал доктор. — Дайте-ка пройти, Ганс.

Ганс не тронулся с места. Факел дымил и трещал, отбрасывая по сторонам длинные тени. Гегелю показалось, что солдат рассматривает его как-то недобро.

— Он есть в списке, — нетерпеливо добавил Хирт. — Это оберштурмбаннфюрер СС Эрвин Гегель.

— Прошу простить, — в голосе Ганса лязгнул металл. — Имею приказ пропускать только обладателей печати.

Хирт тяжело вздохнул.

— Покажите ему, — сказал он, поворачиваясь к Гегелю. — Ганс у нас образцовый служака.

Гегель, чувствуя себя до крайности глупо, расстегнул верхнюю пуговицу кителя и извлек висевший на крепком черном шнурке каменный цилиндрик размером с мизинец. Цилиндрик дал ему Хирт по дороге к Вевельсбургу. «Формальность, — словно извиняясь, пояснил он. — Но, к сожалению, необходимая». Прежде чем надеть шнурок на шею, Гегель как следует рассмотрел цилиндрик. На темно-красном камне (Гегель решил, что это сардоникс) были грубо вырезаны изображения зверей и птиц. Эрвин видел такие штуки в Берлинском музее, в экспозициях, посвященных культуре Двуречья.

На Ганса печать произвела поистине магическое действие. Он вытянулся во фрунт, щелкнул каблуками и вознес факел над стриженой головой. Одновременно он сдвинулся вбок, освобождая проход.

— Давно бы так, — буркнул Хирт. — Прошу следовать за мной, оберштурмбаннфюрер.

Гегель с опаской прошел под чадящим факелом, и чернильная тьма Вевельсбурга поглотила его.

Замок на крутом приречном холме построил на излете Средневековья некий рыцарь по имени Вевель фон Бюрен. Но задолго до этого на месте замка возвышалась твердыня гуннов, наводивших ужас на всю Европу. Ко временам фон Бюрена от гуннов остались лишь многочисленные подземные коридоры, среди которых, если верить легендам, был один, ведущий к гробнице сына самого Атиллы. Гробница, по слухам, была битком набита золотом и серебром, поэтому на протяжении многих веков всевозможные искатели приключений упорно пробивали в холме штольни и штреки и в итоге превратили его в огромную головку голландского сыра. Когда фон Бюрен начал свое строительство, его ожидал неприятный сюрприз: фундамент все время «плыл», башни и стены замка то и дело норовили просесть в разверзавшиеся подземные дыры вместе с камнетесами. Вдобавок главному архитектору оторвало обе руки сорвавшейся цепью лебедки, после чего в округе заговорили о проклятии, висящем над древней крепостью гуннов.

Фон Бюрен оказался малым упорным. Он поговорил со старшинами каменщиков, и выяснил, что согласно старинному поверью в подобных случаях в фундамент нужно замуровать живого человека — тогда, мол, стены простоят тысячу лет. Причем, чем моложе и безгрешнее жертва, тем прочнее станет постройка.

За двадцать пять серебряных талеров в одной из ближайших деревень была куплена восьмилетняя крестьянская девочка. В ночь, называемой Вальпургиевой, когда все ведьмы Германии собираются на горе Брокен и пляшут вокруг костров под красноватым светом полной луны, плачущую девочку запихнули в узкий, как щель, склеп в основании правой башни, и замуровали диким камнем.

Ожидаемого эффекта фон Бюрен не получил. Строительство продолжало идти ни шатко, ни валко, и даже через двадцать лет после начала работ Вевельсбург не мог порадовать глаз гармоничностью и основательностью. Взорам проезжавших мимо путешественников являлись две башни, соединенные неровною стеною. Шептались, что виной тому сердобольный каменщик, который, когда все участники страшного обряда разошлись, вывел несчастное дитя через потайной лаз, нарочно оставленный в стене склепа. Но времени прошло слишком много, и установить правду не было уже никакой возможности.