Павел Корнев - Мир фантастики 2010. Зона высадки

Видно было, как нелегко даются Доку эти слова. Он явно не привык упрашивать кого бы то ни было.

— Пожалуйста, отпустите мою жену.

Мистер Несвид хмыкнул и выставил из-под стола правую ногу. Когти скребнули пол, оставляя длинные кривые царапины. И Бабушка подумал, что был прав. А еще он подумал, что надо бы увести Дока, потому что тот кинется сейчас на мистера Несвида, и ничем хорошим это не кончится. Но Док не кинулся. Он помолчал и ровно спросил:

— Сколько?

(Спустя три месяца.) Жеребец в загоне бесился. Вместо того, чтобы бегать по кругу, он натягивал веревку, вставал на дыбы и бил воздух копытами.

— Ну вылитый Суслик! Я так его и назвать решил, Сусликом. Хороший конь, только бешеный.

Душка довольно хохотнул и тут же попал под перекрест мрачных взглядов. Небольшая компания, собравшаяся под навесом, и слышать не хотела о Суслике. Бедному Душке пришлось бы несладко, если бы не вмешалась Ольга. Она солнечно улыбнулась и спросила:

— Хотите еще соку?

Встала и, покачивая бедрами, ушла в дом.

— А все-таки жаль, — заметил устроившийся в плетеном кресле Маевник. — С лишней парой рук и без волос она смотрелась куда более… экзотично. А сейчас просто красивая баба.

— И как, полагаете, она бы ездила за покупками? — ядовито парировал сидящий на перилах Док.

В руке у него был стакан апельсинового сока, а на голове — белая панама.

— Замечательное зрелище — Ольга выходит из Уолл-Марта с пакетами, а за ней, вытаращив глаза, бежит все население Корнфилда.

— Это была просто шутка. Шутка. Что-то, Док, вы стали очень раздражительны в последнее время.

— А вас это удивляет? Я не привык бездельничать и не привык быть иждивенцем.

Душка замотал головой, как лошадь, одолеваемая слепнями.

— Ну что вы, Док. Это мой долг. После того, как из-за меня вы потеряли все деньги…

— Причем здесь вы?

— Может, если я бы вовремя предупредил…

— Ах, ничего бы мы все равно не успели сделать.

Из четверых мужчин, сидящих на веранде, именно Душка был хозяином. За двадцать лет на его счету осело достаточно, чтобы купить дом, — правда, не в Кентукки, а в Канзасе. Душка Роджер приобрел небольшое ранчо и решил разводить лошадей. Док и Ольга остановились у него. Маевник и Бабушка тоже загостились. Сержанту вовсе не улыбалось возвращаться в тесную нью-йоркскую квартирку. И уж тем более не хотелось ему ползти на брюхе к подлецу Маклеоду, который пролез-таки в лейтенанты, и упрашивать принять его обратно, хотя бы патрульным.

— Док, ну давайте я вам одолжу тысяч сорок. Вы откроете ветеринарную клинику и все мне вернете.

Это было золотой мечтой Душки. Он уже раз пятьдесят предлагал Доку деньги, но тот только пожимал плечами.

— Какую клинику, Роджер, опомнитесь. Кто ко мне пойдет? Что я могу показать — фотографии шестируких таильтян? У меня полгода стажа и двадцатилетний перерыв, и если кто-нибудь пронюхает, чем я там занимался…

Док безнадежно махнул рукой.

— Ну давайте откроем косметический салон. На пару. Говорят, из конского навоза получаются чудные препараты для кожи. Вы будете делать пластические операции, а я выпускать крема и считать денежки.

Бабушка не сдержался и захихикал. Неувядающий оптимизм Душки даже внушал уважение.

— Знаете, что обидно? — вмешался Маевник.

Он покачивал ногой, напоминая диковинный маятник.

— Что?

— Вовсе не то, что нас пустили по миру. А обидно то, что теперь эти ребята из «Эклеба» смогут сколько угодно взвинчивать цены. И продавать любую дрянь. Еще год-полтора — и у них не останется конкурентов. А страдает кто? Страдает потребитель, то есть опять же мы с вами.

Душка хмыкнул.

— Но у нас-то с вами все о’кей. Если так уж захочется шрикануться, попросим Ольгу пожевать бобы и плюнуть в стакан. Хотя, по мне, нет ничего лучше хорошего виски…

В голове Бабушки смутно мелькнула какая-то мысль. Мелькнула и погасла. Он схватил Душку за локоть. Тот вздрогнул.

— Эй, что с тобой?

— Повтори, что ты сейчас сказал, — потребовал сержант.

— Что ничего нет лучше первоклассного виски.

— Нет, раньше. Про Ольгу.

— Я сказал, что для нас всегда найдется два-три отличных плевка…

Мысль вернулась. Бабушка и сам не заметил, как по лицу его расползлась торжествующая улыбка.

— Что это вы сияете, как начищенный пятак? — подозрительно спросил Док.

— Я только хочу спросить… Помните, вы говорили как-то об ишизаки и о том, как они начали вырабатывать шрик?

Маевник чуть не рухнул с кресла.

— Что?!

Док поморщился.

— Если честно, смутно. Кажется, я был здорово пьян.

— Вы говорили, что он стали счастливыми, когда у них в слюне появилось это… Как вы его назвали?

— Эндорфины?

— Во-во. Я тут подумал — а что, если бы у людей было то же самое? Если было бы достаточно просто сжевать миску бобов — и все, ты в улете?

— Это вы к чему, Кунни?

— Тогда ведь не потребовалось бы покупать шрик по грабительским ценам? И «Эклеб» бы прогорел в два счета, так ведь?

— Ну?!

— Аскажите, Док — вы ведь можете пересадить слюнные железы от таильтянина человеку? Или, скажем, вырастить из маленького кусочка?

Когда Ольга вышла на веранду с подносом и стаканами, ее встретили такими огненными взглядами, что женщина покраснела.

(Спустя некоторое время.)

— Ну и как мы это назовем?

— «Веселые Жевастики»? — тут же предложил Душка.

— «Джек и бобовый стебель»? — предложил начитанный Маевник.

— «Центр сиаладентрансплантации»? — предложил деловитый Док.

— Кхм… — сказала Ольга, пощипывая пластырь на горле. — Давайте спросим у мистера Бабушки. В конце концов, он автор идеи.

И все обернулись к Бабушке.

Он прищурился, глядя на новехонькое трехэтажное здание клиники. Свежеотмытые оконные стекла весело блестели на солнце.

— Не знаю, как мы это назовем. Зато я знаю, какой плакат мы повесим над входом.

— ?

— «Счастья всем, сразу, и пусть никто не уйдет обиженным» (с).

Посвящается Джу Барановской,

идейному вдохновителю и первому читателю

Мягким ударом Бекки отправляла мячик по привычному маршруту: двенадцать футов до противоположной стенки, отскок — и обратно. Под конец мячик терял скорость и плавно вкатывался под подушечку лапы. Бекки накрывала его, выжидала какое-то время и вновь отталкивала игрушку от себя, чтобы взглядом карих глаз проследить его путь: двенадцать футов, отскок, двенадцать футов. В астрономически размеренном движении мячика было нечто завораживающее, гипнотизирующее. Хьюго Шелби, наблюдавший эту игру уже не первую неделю, знал, что именно притягивало внимание. Мягкая трава, что устилала пол вольера, не была идеально гладкой, а сквозь вентиляционные отверстия в стекле струился слабый поток воздуха. Из-за этого мяч чуть заметно уходил от траектории, смещался на дюйм-два то вправо, то влево. Такое случайное колебание отличало игру Бекки от холодной точности маятников и беспристрастной математики планет — да и от любого другого движения в этом мире.