H. Wells - Английский язык с Г. Уэллсом Человек-невидимка

“At the thought of the possibility of my work being exposed or interrupted at its very climax (при мысли о вероятности того, что мою работу предадут огласке или прервут ее в высшей точке), I became very angry and active (я стал очень злым и энергичным). I hurried out with my three books of notes, my cheque-book (я поспешно вышел с тремя книгами записей и чековой книжкой) — the tramp has them now (теперь они у бродяги) — and directed them from the nearest Post Office (и отправил их из ближайшего почтового отделения) to a house of call for letters and parcels in Great Portland Street (в контору, где хранят до востребования письма и посылки, на Грейт-Портленд-стрит).

brought [brLt], apartments [q`pRtmqnts], pound [paund], cheque-book [`Cekbuk]

“He made a fuss outside, which I disregarded, and after a time he went away.

“But this brought matters to a crisis. I did not know what he would do, nor even what he had the power to do. To move to fresh apartments would have meant delay; altogether I had barely twenty pounds left in the world, for the most part in a bank — and I could not afford that. Vanish! It was irresistible. Then there would be an inquiry, the sacking of my room.

“At the thought of the possibility of my work being exposed or interrupted at its very climax, I became very angry and active. I hurried out with my three books of notes, my cheque-book — the tramp has them now — and directed them from the nearest Post Office to a house of call for letters and parcels in Great Portland Street.

“I tried to go out noiselessly (я постарался выйти бесшумно). Coming in, I found my landlord going quietly upstairs (вернувшись, я увидел, как домовладелец спокойно поднимается наверх); he had heard the door close, I suppose (полагаю, он слышал, как закрылась /моя/ дверь). You would have laughed to see him jump aside on the landing as I came tearing after him (вы бы рассмеялись, увидев, как он отскочил в сторону на лестничной площадке, когда я промчался мимо него). He glared at me as I went by him (он сердито посмотрел на меня, когда я пробегал мимо), and I made the house quiver with the slamming of my door (и я сотряс дом, захлопнув свою дверь). I heard him come shuffling up to my floor, hesitate, and go down (я слышал, как он поднялся, шаркая ногами, на мой этаж, /постоял у моей двери/, колеблясь, и спустился вниз). I set to work upon my preparations forthwith (я немедленно принялся за приготовления /к опыту/).

“It was all done that evening and night (все было сделано в тот вечер и ночь). While I was still sitting under the sickly, drowsy influence of the drugs that decolourise blood (пока я еще находился под вызывающим тошноту и сон = одурманивающим действием препаратов для обесцвечивания крови), there came a repeated knocking at the door (раздался многократно повторяющийся стук в дверь). It ceased, footsteps went away and returned (он прекратился, шаги удалились, затем вернулись), and the knocking was resumed (и стук возобновился). There was an attempt to push something under the door — a blue paper (кто-то попытался просунуть что-то под дверь — какую-то синюю бумажку). Then in a fit of irritation I rose and went and flung the door wide open (тогда в приступе раздражения я поднялся и распахнул дверь; to fling ). ‘Now then (ну, что еще)?’ said I.

hesitate [`hezIteIt], drowsy [`drauzI], decolourise ["dJ`kAl(q)raIz], blue [blH]

“I tried to go out noiselessly. Coming in, I found my landlord going quietly upstairs; he had heard the door close, I suppose. You would have laughed to see him jump aside on the landing as I came tearing after him. He glared at me as I went by him, and I made the house quiver with the slamming of my door. I heard him come shuffling up to my floor, hesitate, and go down. I set to work upon my preparations forthwith.

“It was all done that evening and night. While I was still sitting under the sickly, drowsy influence of the drugs that decolourise blood, there came a repeated knocking at the door. It ceased, footsteps went away and returned, and the knocking was resumed. There was an attempt to push something under the door — a blue paper. Then in a fit of irritation I rose and went and flung the door wide open. ‘Now then?’ said I.

“It was my landlord, with a notice of ejectment or something (это был домовладелец, он принес уведомление о выселении или что-то в этом роде; ejectment— выселение; предписание о выселении или лишении имущества ). He held it out to me, saw something odd about my hands, I expect (он протянул ее мне; полагаю, мои руки чем-то удивили его; odd—странный, необычный ), and lifted his eyes to my face (и он поднял глаза и взглянул мне в лицо).

“For a moment he gaped (с минуту он глядел изумленно, разинув рот). Then he gave a sort of inarticulate cry (затем он что-то выкрикнул нечленораздельно), dropped candle and writ together (уронил свечу и извещение; writ— судебное предписание, извещение ), and went blundering down the dark passage to the stairs (и, спотыкаясь, бросился по темному коридору к лестнице). I shut the door, locked it, and went to the looking-glass (я закрыл дверь, запер ее и подошел к зеркалу). Then I understood his terror (тут я понял его страх)... My face was white — like white stone (мое лицо было белым, как мрамор: «как белый камень»).

“But it was all horrible (это было ужасным). I had not expected the suffering (я не ожидал /таких/ страданий). A night of racking anguish, sickness and fainting (ночь /прошла/ в страшных мучениях, тошноте и обмороках; racking — мучительный; непосильный; rack — дыба; anguish — боль, мука, страдание, мучение ). I set my teeth, though my skin was presently afire (я стискивал зубы, хотя моя кожа горела), all my body afire (все тело горело; afire — охваченныйогнем, вогне ); but I lay there like grim death (но я лежал неподвижно; like grim death — отчаянно, изовсехсил: «какжестокая/беспощаднаясмерть» ). I understood now how it was the cat had howled until I chloroformed it (тогда я понял, почему это кошка выла, пока я не усыпил ее хлороформом). Lucky it was I lived alone and untended in my room (к счастью, я жил в комнате один, без прислуги; totend— заботиться /о ком-либо/; ухаживать; присматривать; прислуживать /кому-либо/ ). There were times when I sobbed and groaned and talked (временами я рыдал, стонал и разговаривал /с собой/). But I stuck to it (но я выдержал; to stick to it — упорствовать, держаться )... I became insensible and woke languid in the darkness (я потерял сознание и очнулся, ослабевший, в /полной/ темноте).

chloroformed [`klOrqfLmd; `klLrqfLmd], inarticulate ["InR`tIkjulqt], anguish [`xNgwIS], languid [`lxNgwId]

“It was my landlord, with a notice of ejectment or something. He held it out to me, saw something odd about my hands, I expect, and lifted his eyes to my face.

“For a moment he gaped. Then he gave a sort of inarticulate cry, dropped candle and writ together, and went blundering down the dark passage to the stairs. I shut the door, locked it, and went to the looking-glass. Then I understood his terror... My face was white — like white stone.

“But it was all horrible. I had not expected the suffering. A night of racking anguish, sickness and fainting. I set my teeth, though my skin was presently afire, all my body afire; but I lay there like grim death. I understood now how it was the cat had howled until I chloroformed it. Lucky it was I lived alone and untended in my room. There were times when I sobbed and groaned and talked. But I stuck to it... I became insensible and woke languid in the darkness.

“The pain had passed (боль прошла). I thought I was killing myself and I did not care (я думал, что убиваю себя = умираю , и мне было все равно). I shall never forget that dawn (я никогда не забуду тот рассвет), and the strange horror of seeing that my hands had become as clouded glass (и странный ужас, /испытанный/ при виде того, что руки мои стали, словно матовое, мутное стекло), and watching them grow clearer and thinner as the day went by (и становились все прозрачнее и тоньше по мере наступления дня), until at last I could see the sickly disorder of my room through them (пока наконец я не смог видеть сквозь них ужасный/тошнотворный беспорядок в комнате), though I closed my transparent eyelids (хотя и закрывал прозрачные веки). My limbs became glassy (мои конечности стали прозрачными, как стекло), the bones and arteries faded, vanished (кости и артерии постепенно обесцвечивались, исчезали), and the little white nerves went last (тонкие белые нервы исчезли последними). I gritted my teeth and stayed there to the end (я скрипел зубами и выдержал до конца). At last only the dead tips of the fingernails remained, pallid and white (в конце остались только отмершие кончики ногтей /пальцев рук/, мертвенно-бледные; pallid — /мертвенно-/бледный, бесцветный ), and the brown stain of some acid upon my fingers (и бурое пятно от какой-то кислоты на пальцах).

“I struggled up (я поднялся с большим трудом). At first I was as incapable as a swathed infant (сначала я был беспомощным, как закутанный младенец; toswathe— бинтовать; закутывать, обматывать, пеленать ) — stepping with limbs I could not see (ступая ногами, которых я не видел; limb— конечность /человека или животного/ ). I was weak and very hungry (я был слаб и очень голоден). I went and stared at nothing in my shaving-glass (я подошел к зеркалу для бритья и увидел там пустоту), at nothing save where an attenuated pigment (пустоту, в которой едва можно было различить пигмент; save— за ключением, кроме; toattenuate— истощать, ослаблять; разрежать; затухать ) still remained behind the retina of my eyes, fainter than mist (все еще остававшийся на сетчатке глаз, который был слабее тумана = как очень легкий туман ). I had to hang on to the table and press my forehead against the glass (мне пришлось схватиться за стол и прижаться лбом к зеркалу).