Татьяна Апраксина - Цена Рассвета

В келью его провожал парнишка-послушник, по виду лет семи. Фархад проводил его взглядом с привычной легкой тоской. Такие мальчики, воспитанники храмов, всегда вызывали у него ноющую зависть, смешанную с печальным осознанием неотвратимости судьбы. Никогда, ни при каких условиях он не смог бы стать храмовым воспитанником, а потом и жрецом. Он знал это с самого детства. И все же так хотелось изменить свой жребий, променять бело-лазурную форму студента на лиловое облачение послушника…

Семь дней то летели камнем, сброшенным в лестничный пролет, то тянулись патокой из начинки пирожка. Юноша выспался так, как не мог уже многие месяцы, вспомнил все, чему его учил наставник — три способа сосредоточить ум на одном изречении или одном слове из свода законов; три способа рассредоточить сознание и полностью заглушить шепот мыслей; три способа рассказать наизусть главу законов — прямо, в обратном порядке и назидания отдельно, рассуждения отдельно.

Наконец настал день испытания. Фархад ожидал, что его просто проводят в зал, но на этот раз все оказалось иначе. Сначала — ритуальное омовение в узком бассейне с темной водой, пахшей причудливо и горько. Вода оказалась солона на вкус и больше походила на настой неведомых трав. От нее кожа разгорелась, по мышцам разлилось пьянящее острое тепло, словно юноша вернулся с заснеженной поверхности планеты в теплый шлюз родительского дома.

Потом все тот же молчаливый парнишка, что половину декады приносил Фархаду воду и пищу, жестом велел ему выбираться из воды, подал одежду. Она оказалась не той, в которой кандидат явился в храм, другой, безупречно чистой, хотя и явно не новой. Тонкая широкая рубаха из светлого материала, внутренний шов на рукаве застрочен лишь до локтя. Такие же легкие и широкие штаны чуть пониже колена. Обуви ему не предложили, но каменный пол был на удивление теплым.

Узкие коридоры, прорубленные в скальной породе, освещались едва-едва. Фархад не мог разглядеть, что является источником зеленовато-голубоватого света, сочившегося из ниш под самым потолком. Насекомые? Грибы? Он быстрым шагом шел за послушником и удивлялся тому, о какой ерунде думает в подобный момент. Будущий психолог, он прекрасно понимал, что это — один из способов отгородиться от тревоги ожидания, но способ оказался столь забавным, что юноша не заметил, как начал улыбаться. Наблюдение за собой, как за учебным материалом, всегда его развлекало.

Его ждали двое в коротких балахонах с отметками храмовых техников, третий — почтенный патриарх, посвященный седьмого круга, стоял чуть поодаль от невысокого ложа, застеленного тонким полотном. Фархад с опаской покосился на прибор, стоявший в изголовье. Тот больше всего походил на доисторический энцефалограф, которые показывали в учебных фильмах по истории психологии. Техники не собирались давать никаких объяснений. Ему жестами велели лечь, налепили на голову электроды, нахлобучили поверх глухой шлем и оставили в покое.

Электроды на висках едва заметно завибрировали, слегка нагрелись. Фархад точно знал, что веки его плотно закрыты, да еще и прижаты дисками датчиков, но вдруг начал ясно видеть через них, через глухое черное забрало шлема. Невысокий потолок — полированный камень, черно-белый узор, переплетение снежинок по верхнему краю стены. Бесстрастное лицо седого старика с длинной белой бородой, пронзительный взгляд глаза в глаза…

Дальнейшее было чередой путаных и бессвязных видений, сменявшихся слишком быстро для того, чтобы Фархад полностью запомнил хотя бы один сюжет. Ему казалось, что с ним сразу происходит несколько никак не связанных между собой событий. Одни были забавными и казались сюжетами коллективных компьютерных игр, где цитаты из книги законов служили пропусками на следующий уровень. Другие заставляли кричать от ужаса и боли, биться в судороге страха — и параллельно бежать, бежать, бежать по коридорам за какой-нибудь пустячной безделушкой.

Сколько длился этот морок, Фархад не знал. Может быть, полчаса, может быть, полгода. Кажется, кто-то давал ему напиться, а может быть, вода, стекающая по губам в пересохшую глотку, была лишь частью очередного сюжета, как и умелые, но слишком равнодушные пальцы, разминавшие ему плечи и кисти рук. Он очнулся внезапно, вынырнув из недолгого сна, как со дна бассейна. Сознание еще беспокойно трепыхалось, не в силах избавиться от отголосков чужеродного влияния, но Фархаду подали кружку с крепким травяным чаем, потом полотенце — отереть пот с лица. Реальность оказалась солнечно-светлой, невзирая на полумрак зала испытаний.

Напротив на трехногом табурете сидел белобородый удивительно прямой старик. Одеяние из тонкого шелка складками ниспадало с костлявых плеч. Глаза у жреца оказались молодыми, слишком яркими для его лет. Прозрачная теплая голубизна не поблекла и не выцвела.

— Конечно, ты понимаешь суть этого испытания, — голос тоже оказался на диво звучным, без старческой хрипотцы. — Мы проверяем, способен ли ты принимать верные решения интуитивно, без рассуждений, способен ли ты действовать при неполной активности мозга… В этом больше науки, чем веры, хочешь сказать ты?

Фархад неловко кивнул, досадуя, что его удивление слишком явно проступило на лице. По правде сказать, он был весьма неприятно удивлен и процедурой испытания, и наукообразными рассуждениями жреца.

— Это еще не само испытание, но проверка, — покачал старик головой. — Впрочем, и ритуал испытания тебя удивит. Пойдем!

Жрец легко поднялся со своего табурета. Фархад сейчас не мог блеснуть той же плавной величавостью движений: голова все еще шла кругом. Идти оказалось недалеко, всего лишь к дальней стене зала, где за занавесью из плотной ткани пряталась крохотная комнатка. В ней стояли только два кресла — настоящее дерево, отполированное задами и спинами многих поколений, с удивлением понял Фархад, прикоснувшись к изголовью.

— Скажи, в Университете и поныне изучают обычаи наших врагов? — усаживаясь в кресло, спросил жрец.

— Да, конечно.

— Что больше всего в них удивило тебя?

Фархад помедлил, подбирая нужное слово. Хотелось ответить коротко и точно, как учили его до сих пор. Собеседник не торопил, глядя прямо перед собой. Взгляд упирался в грудь юноши, но не тревожил, не заставлял волноваться или суетиться. Должно быть, в выпитом чае содержался хороший транквилизатор: он успокаивал, но не лишал сознание ясности. Одна из многочисленных храмовых тайн. В курс фармакологии сведения о подобном препарате не входили.

— Бессмыслица, — подумав, сказал он. — Весь этот хаос без установлений и обычаев…

— У них есть свои обычаи, — не принял ответ жрец. — Они кажутся менее строгими, чем наши, но они существуют.