Татьяна Апраксина - Предсказанная

— Главные интриганы тут — вы, — проявился Серебряный. — Даже с Посланником договорились.

— Знаете, мне наплевать, кто тут самый главный интриган. По-моему, все вы хороши, — сердито заметила Анна. — Я хочу домой. Ясно вам?

— Вполне, — согласился Флейтист. — Мы вас доставим, только уточните, домой — это в Бутово или на Пролетарку?

— Э-ээ… — растерялся Вадим.

— На Пролетарку, — тоном, не терпящим возражений, велела Анна. — Ближе.

— Есть только небольшой вопрос. Вы — свидетели признания Гьял-лиэ. Не могли бы вы уделить нам еще немного времени?

— Сколько?

— Не более получаса.

— С удовольствием, — мстительно улыбнулся Вадим. Анна сердито хмыкнула, но спорить не стала.

— Я бы на вашем месте пересела на сиденья, — сообщила брюнетка.

— А я бы на вашем месте представился.

— Хорошо-хорошо, я представляюсь, а вы садитесь в кресло! — сарказм Вадима в цель не попал. Красотка только продемонстрировала ряд ровных белоснежных зубов. Словно в рекламе зубной пасты, подумал Вадим. Женщина его немного утомляла. — Я — Софья. За Софу — убью на месте…

— И в мыслях не было, — поднялся, опираясь на сиденье, Вадим. Потом он подал руку Анне, помог ей отряхнуть куртку. Они уселись, прижавшись друг к другу. — Теперь вас все устраивает?

Флейтист спокойно наблюдал за перепалкой. Должно быть, жизнь с Софьей помогала развить выдержку. Энергии в брюнетке было на троих. Она даже сидеть спокойно не могла — отбивала ногой ритм, накручивала на пальцы прядь волос, переглядывалась с мужем. Серебряный валялся с таким лицом, будто само присутствие Софьи его уже оскорбляло до глубины души. Должно быть, женщина воплощала собой все его претензии к существам другой расы.

— Может, договоримся? — сказал он вдруг.

— Что же, ты вернешь мне мои земли? — без особого интереса спросил Флейтист.

— Зачем они тебе, ты же ушел жить в Полдень. Ты и так жил там годами. Зачем тебе владения? Они не дадут тебе силы…

— Я просто не люблю, когда у меня что-то отнимают. Когда тридцать лет назад ты явился к нам, больной, лишенный сил, я назвал тебя гостем, дал кров и защиту. Ты был чужаком…

— А ты стал чужаком! Раньше ты не стал бы говорить о наших делах при посторонних! — перебил Серебряный.

— Вот, значит, как. Мы — уже посторонние. Вадим, ты слышал? — встряла Анна.

— Слышал, — уныло согласился Вадим.

Внутренняя жизнь существ Полуночи его интересовала крайне слабо. Гораздо больше — собственная головная боль и усталость. Вадим прикрыл глаза ладонью, постарался стряхнуть ощущение раскаленного гвоздя, загнанного между бровями. Не получилось. Анна еще о чем-то говорила — наверное, просто ехидничала. Ее голос, голос Софьи, резкие реплики Серебряного — все это смешалось в единый противный звуковой фон. Боль нарастала. Вадим из-под ладони посмотрел в салон. Женщинам было весело, Серебряный злился, Флейтист застыл неподвижно и только иногда говорил что-то.

Перед глазами мельтешили черные мушки. Удар по голове даром не прошел.

— Может, хоть ты помолчишь?! — сказал он Анне. Резче и громче, чем сам хотел.

Заткнулись все разом. Вадим почувствовал, что на скулах выступает неровный румянец. Привлекать к себе внимание он не хотел. Просто — чуть тишины. Анна ошеломленно похлопала глазами, потом улыбнулась, пожала плечами.

— У тебя голова болит. Таблетку дать?

— Э… а мне после выпитого и прочего хуже не будет?

— Не должно, — пожала плечами девушка.

— Не уверена, дорогая, не уверена… — встряла Софья. — Давай-ка без таблеток, по старинке.

Она пересела поближе к Вадиму, заставила его наклонить голову к груди. Пальцы скользнули от затылка ко лбу. Вадим поежился от удовольствия. Потом стало хуже — женщина впивалась остро заточенными ногтями то в виски, то в переносицу. Точки массажа отзывались неприятной тянущей болью. Когда Софья добралась до основания черепа, Вадим тихо взвыл. Заныло даже в пояснице.

— Терпи, терпи, красавчик. Еще немножко совсем терпеть осталось…

Боль отступала постепенно, и полностью так и не ушла. Но стало заметно легче — по крайней мере, зрение прояснилось, звуки уже не казались такими злыми. Вернулось легкое и приятное опьянение. И Софья уже не раздражала, напротив, казалась очень милой и обаятельной. Вадим повнимательнее присмотрелся к ней. Одета совсем просто — синяя майка со шнуровкой на груди, вытертые серые джинсы, высокие кроссовки. Мелко вьющиеся волосы окружают лицо грозовым облаком. Ярко-алая помада на всегда готовых улыбнуться губах.

— Вот так вот, — похлопала его Софья по спине. — Таблетки потом будешь пить, пока не надо.

— Мы уже поедем куда-нибудь, или как? — Анна недовольно хмурилась.

— Конечно-конечно, уже едем. Одноглазый, ты слышал? Давай-давай…

За окном мелькали знакомые места — Манежная, Александровский сад. Судя по всему, Одноглазому было наплевать на правила дорожного движения. Ехал так, как ему было удобнее. Впрочем, аварией это не грозило — все равно они были одни на улице.

Потом Вадим ненадолго задремал, положив голову Анне на плечо. Точнее, он был уверен, что Анне. Когда машина остановилась и он открыл глаза, оказалось, что — совсем наоборот.

— Э… извините, — смущенно сказал он.

— Ерунда, — отмахнулась брюнетка. — Выходите, драгоценные.

— Где это мы? — спросил Вадим, рассматривая памятник — два солидных мужика в старорусских одеяниях, один держит перед собой крест в полтора своих роста.

— Славянская площадь. А это — Кирилл и Мефодий.

— Ага-а, — улыбнулась Анна. — А кто, значит, не будет писать кириллицей — тому вот этаким дубьем по голове. Чтоб впредь неповадно было…

Рассмеялся даже Флейтист. Одной рукой он держал за намотанные на руку волосы Серебряного, в другой была флейта. Кажется, ему было удобно. Вадим невольно еще раз сравнил его с Андрюхой. Да уж, сын получился — копия отца. Чтобы их отличить, нужно было заглянуть в глаза. Андрей был человеком, Флейтист — порождением Полуночи. Такой темной колодезной глубины взгляда у людей не было.

— И что мы хотим от этого памятника? — спросил Вадим. Все прекрасно и весело — вот только тело требует принять горизонтальное положение. — Не кажется ли…

— Сейчас-сейчас, не спеши, гитарист, — прервала его Софья.

Вадим медленно начинал злиться. Усталость брала свое. Он хорошо знал это за собой — чем сильнее выматывался, тем резче и невнимательнее становился. Нередко случалось так, что обвал событий приводил его в состояние равнодушного полена. Впрочем, огрызалось полено неплохо, метко. Обычная стеснительность пропадала — а с ней и чувство меры. Иногда под раздачу попадали и весьма нужные люди. Но в такие моменты Вадиму было все равно.

Лучше всех понимал, что с ним происходит, как раз Андрюха. Выгонял всех без разбору — и важных, и случайных гостей. Без вопросов делал чай, готовил пищу, задергивал шторы и оставлял Вадима в тишине и покое. Сам как-то удивительно тихо сидел на кухне или в коридоре. В частности, за это Вадим его и любил — за умение верно и вовремя прийти на помощь. Вот кого сейчас не хватало. Флейтист-старший явно не собирался делать ничего подобного. Только дразнил удивительным сходством с Андреем.