Татьяна Апраксина - Предсказанная

— Ну что, поехали?

— Куда?

— Не знаю, — покачала головой Анна. Движение было резким — длинный крупно вьющийся «хвост» метнулся от одного плеча к другому. — Господин Посланник говорит, что нас ждут.

— Ну, поехали, — пожал плечами Вадим. Девушка залезла в кабину, похлопала по оставшемуся на двойном пассажирском сиденье месту. Вадим слегка напрягся — если уж Анна одним своим видом сводила его с ума, то прикасаться к ней плечом или коленом… Многообещающе, но страшновато. Обычно он шарахался от случайных прикосновений посторонних людей. Невзначай скользнувшая по голой коже потная ладонь какого-нибудь зрителя в клубе обеспечивала ему несколько дней зуда. Кожа краснела, словно после крапивы. Но Анна посторонней не была — скорее уж, наоборот.

Все же пришлось сесть рядом. Вадим деликатно отодвинулся к самой двери, так, что между ними оставался промежуток в добрую ладонь. Сидеть из-за этого было неудобно, так как стоявший между коленями кофр заставлял принять совсем уж нереальную позу воспитанного осьминога.

— Давай-ка я его на водительское место переставлю, — предложила Анна.

— Упадет.

— Нет, не упадет, я вниз поставлю.

— Там же педали?

— Ничего, ему не помешает.

— Кому?

— Одноглазому…

Всю эту сюрреалистическую перепалку Вадим затеял лишь с одной целью — послушать, как Анна говорит, и немножко к ней привыкнуть. Не удалось — каждое слово действовало, как ведро кипятка. Или поочередно — кипяток, ледяная вода, кипяток. Контрастный душ: одинаковые интонации. Ощущение, что знает, как именно Анна ответит. Голос, который воспринимаешь не ушами — спинным мозгом, и делается и страшно, и хорошо. В свои тридцать пять Вадим никак не был невинным мальчиком. Два брака, несколько долгих романов. Но так он не реагировал ни на кого и в школе. Первая любовь — девочка с двумя косичками, коричневая форма, неуклюжие портфели. Он трепетал перед ней — но ничего подобного не испытывал.

На внезапную влюбленность все это не походило. Скорее уж, на какое-то наваждение.

Кофр, наконец, оказался между рулем и водительским креслом. «Соболь» или, как назвала его Анна, Одноглазый, тронулся. Через пару минут всякая деликатность была забыта. Маршрутка неслась так, словно пыталась поставить мировой рекорд в гонках по городу. Вадим и не представлял, что стандартный вазовский микроавтобус способен развить такую скорость. Соответственно — их мотало и швыряло друг на друга. В какой-то момент Вадим совершенно нечаянно уронил ладонь Анне на колено.

Девушка вздрогнула, отвернулась — но движения, которого ожидал Вадим, не сделала. Не стряхнула его ладонь. И пусть это было против всех правил — полчаса как знакомы, черт знает сколько лет разницы в возрасте — руку он не убрал. Ему хотелось положить руку ей на плечо, расстегнуть куртку и прикоснуться ладонью к голой коже. С единственной целью — ощутить, как это будет. Отчего-то казалось, что она окажется близкой и родной. Продолжением его собственного тела.

Только пару минут спустя он понял, что думал только о себе. Что сказала бы Анна, хотелось ли ей такого контакта — эта мысль пришла позже и больно укусила за совесть. Кот, лежавший на сиденье, приподнялся и посмотрел на Вадима огромными зелеными глазищами с тонкими черточками зрачков. Во взгляде была насмешка. Господин Посланник коротко мяукнул и принялся вылизываться. Самый обычный дворовый кот — вот только взгляд пробрал Вадима до печенок. Паршивая кошатина видела его насквозь.

Анна словно невзначай положила руку рядом, след в след. Ее кончики пальцев и его запястье разделяло не больше сантиметра. Крупная длиннопалая ладонь. Коротко состриженные ногти без маникюра. Никаких колец, браслетов. Руки — как в одной форме вылиты. И этот приглашающий жест. Вадим опустил ладонь на ее руку, переплел пальцы.

— Все будет хорошо, — неожиданно для себя выдал он пошлую благоглупость. Кот оторвался от вылизывания задней лапы и опять издевательски мяукнул.

— Не сомневаюсь, — достаточно ядовито сказала девушка. И тут же, словно извиняясь за резкость, боднула его щекой в плечо. Пышная челка скользнула по шее Вадима, и это стало последней каплей в чаше его терпения.

Целовать ее было странно — словно самого себя. Был в этом какой-то нарциссизм. Вадим держал в объятиях собственную копию. Маршрутка деликатно сбавила скорость, не мешая им целоваться. Он почти не различал ее запаха — только далекий фон сиреневого мыла на висках, сладковатый аромат шампуня. Так еще ни с кем не было. Наверное, и запах у них был один на двоих.

В момент, когда Вадим прикоснулся к пуговице ее джинсов, маршрутка резко остановилась. Кошачий мяв разорвал тишину. Анна недовольно повернулась, щуря глаза, покосилась на кота. Выслушала его мурлыканье, грустно вздохнула.

— Господин Посланник говорит, что… нам нельзя торопиться. Позже. Сейчас нельзя.

— Почему?

— Не знаю. Не понимаю. Какой-то обряд.

— Какой еще обряд?!

— Откуда я знаю? — повысила голос Анна. — Он так говорит. А ему я доверяю.

— Хорошо, — кивнул Вадим. — Как скажешь…

Он разочарованно отвернулся к окну, постарался взять себя в руки. Томное и тошное ощущение незавершенности. Анна нужна была ему сейчас. Не когда-то потом, а сейчас. И до конца. Да и она, судя по всему, вовсе не была против. И тут вмешивается какой-то непонятный… кот! Только кота для полного счастья и не хватало. Возбуждение уходить не хотело. Анна положила голову ему на плечо и замерла с прикрытыми глазами. Плотно сжатые губы выражали явное недовольство.

— Сколько тебе лет? — спросил он.

— Двадцать пять, а что?

— Ско-олько? — опешил Вадим.

— А в чем дело-то? — Анна открыла глаза, потом потерла прямой чуть вздернутый нос.

— Я думал, лет восемнадцать-двадцать.

— Ага, — сказала она. — Все так думают. Ты тоже на свой возраст не выглядишь, не волнуйся.

— И сколько мне, по-твоему? — заинтересовался Вадим.

— На вид или на самом деле?

— И так, и так.

— На вид — двадцать пять, двадцать шесть. На самом деле — лет на десять больше.

— Откуда ты знаешь?

Анна пожала плечами, слегка толкнув Вадима, улыбнулась чему-то.

— Знаю, и все. Ниоткуда. Просто вижу. А что, никто никогда не удивлялся, что ты не по возрасту выглядишь?

Вадим усмехнулся. Удивлялись, конечно. Все новые знакомые поголовно. Парадокс — лет до шестнадцати ему давали лишний десяток. Серьезный мальчик со взрослым выражением лица и взрослым же умением держаться. Без вопросов продавали сигареты и пиво, пропускали на сеансы для взрослых. А лет в двадцать пять начался обратный отсчет. Начали спрашивать паспорт и удивленно хмыкали, когда видели дату рождения. Называли пацаном — причем его же ровесники. Еще одно совпадение…