Кеннет Балмер - Планета кочующих городов

То, что он испытывал, было теперь похоже на дрим. Или, может, просто на сон — он отвык спать без дрима…

Чернота…

Вдруг — снова свет. Он открыл глаза, поморгал. Почувствовал прохладу. Солнце скатилось низко к горизонту, его косые лучи окрашивали валуны пустыни в розовый цвет. Ему показалось, что камни влажны. Да, появилась роса. Дуглас задрожал от холода. Черт возьми, где же именно он находится? Он не верил в «божественные круги» и «уровни кары». В этот момент ему хотелось только уютного камина и доброго горячего завтрака. Да, ему хотелось есть, он просто умирал от голода. Он кое-как встал, чувствуя, что все его тело продолжает испытывать тягучую боль; простонал, стал ощупывать себя — на спине пальцы наткнулись на пристегнутый бруто-генератор. Снова раскрыл рот в жутком оскале. Заставил себя закрыть рот, щелкнув зубами… Брр, холодно! Он потряс головой, пытаясь избавиться от давления воздуха в ушах.

Да, он пока еще жив; но, видимо, переходит в состояние «кочана». Однако, пока суд да дело, он голоден, и надо поесть. Дуглас стал разыскивать себе пищу. Раньше ему было не до того, и богатый выбор еды поразил его. Он узнал среди множества плодов на ветвях и те, что, бывало, заказывал в хороших ресторанах. Но здесь плоды были огромны, в три-четыре раза больше тех, и гораздо сочней — он убедился в этом, впиваясь в их мякоть. Что ж, по крайней мере, он не будет страдать от голода перед потерей рассудка. Как всякий житель континента Парсло, Дуглас хорошо знал его географию. Однако определить, где конкретно он очутился, было весьма трудно.

Он бесцельно брел весь день и на закате солнца испытал возвращение тех вчерашних симптомов, хотя на этот раз — в меньшей степени. Ему все так же приходилось часто открывать рот, чтоб не задохнуться. С каким удовольствием он набрал бы сейчас «Дримо-Схему» или «Дайал-Дрим» — перехватить полчасика освежающего сна, наверное, это намного улучшило б его самочувствие. И вот, сам не заметив своего падения, он увидел себя лежащим на траве. Непреодолимая сила заставила его закрыть глаза, стало уютней… и он снова провалился в беспробудный сон, похожий на смерть.

На следующее утро, открыв глаза и разминая окоченевшее тело, он увидел, что все вокруг — он сам, деревья, валуны — покрыто тонким белым налетом, тускло переливающимся в лучах солнца. Должно быть, это и есть жизнь «кочана»? Смотри-ка, сказал он себе, чавкая сочным фруктом, самочувствие-то у меня ничего. Он, как ни странно, чувствовал себя освеженным. Он был жив, — но жил особым, странным образом, и, если честно признаться, это его волновало. Окоченение тела прошло, и он сделал быструю пробежку в глубь пустыни и обратно. Проверил свои силы. Что ж, скорость неплохая. Пожалуй, так можно добраться и до ближайшего города.

На третий и четвертый день он отыскал на ветвях новые фрукты и, распознавая по листьям съедобные клубни, выкапывал их себе на обед. Он шел все в одном и том же общем направлении, сверяясь по солнцу. Он уже составил себе мысленно карту этой местности и шел вперед хотя и медленно, но неуклонно. Вот уже пустыня осталась позади. Он с радостью видел, как изменился вид зелени вокруг. Ведь он знал, что на месте пустыни уже давно не размещали городов, а теперь он входил в более перспективные зоны.

Ежедневный закат и восход были для Марсдена моментами чуда. Он сознавал, что спит всю ночь, когда тьма покрывает землю, без всякой потребности в дриме. На закате он снова свалится и заснет, чтоб проснуться освеженным на восходе солнца. Он чувствовал себя подлинно живым — гораздо более живым, чем во всю прошлую жизнь. Но сознавал совершенно иное качество этой своей живости, бодрости — кровеносная система гнала ток жизни по его телу с куда более сильным и стойким ритмом… Он шел вперед к тем горам — их очертания он уже стал узнавать, у их подножия должен лежать известный ему город. А вокруг него расстилалась страна, открытая солнцу и дождю, ветру и звездам, — как она лежала до того годы, никем не видимая, ибо люди боялись здесь появляться…

К этому времени он начал страдать поносом — в весьма неприятной степени. Сказалось питание одними свежими фруктами, но ведь другой еды не было. Он ослабел. Это ощущение для него тоже было новым и странным. И вот теперь он понял, что те боли во всем теле, что мучили его по вечерам, — это же и есть «усталость», «утомление», «изнурение» — те слова, значения которых были известны на Парсло только по историческим трудам и путешествиям экзисенсов. А сами эти состояния никто еще не испытывал. Он решил, что возвращается в прежние века — становится обезьяно-человеком. Подбородок и щеки у него покрылись щетиной. Он купался в ручьях, смывал грязь, но, конечно, не мог достичь привычной чистоты цивилизованного человека, привыкшего к горячей ванне с паром, игольчатому душу, мылам, кремам и лосьонам после бритья…

Иногда он видел пролетающие высоко в небе флайеры. Замечал инверсионные следы. Он все ковылял по прямой линии, надеясь, что она приведет его в город, лежащий у подножья гор. Желудок его теперь болел по-настоящему. Его беспрерывно поносило, приходилось останавливаться на каждом шагу. Он захромал, еле двигался вперед. Ноги тряслись. Трудно было сосредоточиться. Один раз — он уже не помнил, в который день — он добрел до открытой лужайки, где с одной стороны бежал ручей, с другой — стояла группа деревьев. Похоже было, что в отдаленные времена земля здесь была возделана рукой человека. Да, так и есть — развалины домика обещали ему укрытие. Он сумел добраться до дверей, ступил на порог. Трухлявое дерево затрещало, и он упал вперед лицом — в непроглядную черноту.

Следующими его ощущениями были такие: его поднимают, несут — не очень бережно, куда-то заталкивают — он догадался, что это флайер. Его бросают на сиденье: шум, суета, возбужденные голоса, галдеж перебранки; флайер делает рывок, теперь он летит. Эти впечатления прерываются отключениями сознания… Один из голосов перекрывает другие… а, это динамик. А другой голос — он кажется знакомым… тот, кому этот голос принадлежит, — он возится с Марсденом, приподнимает его, укладывает поудобней, обрызгивает водой, подпихивает подушку под голову на спинке откинутого кресла, пытается чем-то кормить, пропихивая в рот… Он пытается возражать, сжимает зубы… Наконец он начинает что-то смутно видеть. Все кажется таким странным… Нет, внутренность большого флайера была обычной. Это прокатный скиммер, каких много… а вот кто этот человек — он не сидит на месте, невозможно рассмотреть его лицо… Да это же Шари Арруза! Почему она здесь?

Клянусь Папой! Хоть бы остановилась на миг!

Ее голос казался ему несколько странным, как у зверят в детских фильмах-сказках, когда обычную звукозапись пускают с увеличенной скоростью. У него раскалывалась от боли голова, он хотел только покоя, чтоб не трогали… А Шари все хлопотала над ним, поправляя, подталкивая, подтягивая его тяжелое тело…