Юрий Медведев - Беатриса

Я, Беатриса, воплощение интуиции и расчета, не смогла, однако, и помыслить, что дальнейшие события сложатся столь диковинно.

На третий день после прилета Данилевского, утром, когда он знакомился с ботаническим садом, к нему подошла одна из колонисток.

– Спасибо, капитан, что вернули "Сварог" на Землю, – сказала она. – Меня зовут Екатерина… Скажите, после стольких лет анабиоза… какими они стали?..

Капитан понюхал цветок саррацении пурпурной и отвечал:

– Точно такими, как до анабиоза. Холод приостанавливает жизнедеятельность. Для них восьмилетний сон пролетел, как для нас с вами – одна ночь.

– И никаких нарушений в психике?

– Что и подтвердили медики.

– И у Олега Сильвестрова все хорошо?

– У третьего помощника штурмана? Все в норме. Весел. Кудряв. Быстроглаз. Непредсказуем, как все Водолеи. Чем-то похож на меня в молодости. Он выступал свидетелем на процессе в Сенате. Но от обвинений в мой адрес воздержался, не в пример кое-кому из экипажа… Почему вы интересуетесь Сильвестровым? Знакомый?

Она присела на розовую скамейку, закусила губу, выдохнула:

– Сын. – И заплакала.

Данилевский сел рядом с нею. Несколько раз у него непроизвольно дернулось плечо. После долгого молчания заговорил:

– Простите меня, Катерина. Тогда должен объяснить поподробней. Клянусь, у меня не было злого умысла – угонять "Сварог". Это произошло неожиданно для меня самого… Вы, вероятно, кое-что знаете о том новогоднем штурме Ликерии десантом с Земли, когда большая часть нападавших, наводивших так называемый конституционный порядок, была уничтожена – из-за бездарных генералов, из-за предателей в Сенате и в правительстве. Десантники, уцелевшие в том аду, попали в плен, среди них и мой сын, Антон. Я долго его искал, слал запросы во все инстанции. Бесполезно.

– Но все же нашли? – участливо спросила она.

– В конце концов, отыскал. Помните, в ту пору торговали из-под полы видеокассетами со зверствами ликерийцев над землянами: показательные расстрелы, отрубание рук и голов, сдирание кожи с живых. На одной из таких пленок однажды мелькнуло лицо Антона – так мне показалось. Нет-нет, его не пытали и не расстреливали. Лента называлась "Чаша Возмездия", там мой сын или тот, кто был похож на него, маялся в каком-то странном загоне из стекла. Знаете, Катерина, как я поступил?

– Показали пленку в Сенате?

– Э-э, там все было продано и предано. Слишком много крыс разжирело в ту пору на военных поставках. Действовать можно было лишь на свой страх и риск. Отрастив усы и бороду, переодевшись ликерийцем и притворившись то ли немым, то ли контуженным, я тайно прилетел на Ликерию. И спустя месяц отыскал-таки сына.

– Выкупили?

– Представьте себе загон с футбольное поле. Стены высотою в четыре метра – из прозрачного стекла, пол тоже стеклянный. Выше трибуны, как на стадионе. Ликерийцы называли загон "Чашей Возмездия". А в загоне – тысячи пленников-землян. Со следами пыток и увечий: кто с выколотыми глазами, кто с отрезанными ушами, кто со вздувшимися струпьями вместо кожи – сожгли, гады, сигаретами. Там были и старики, и женщины, даже дети – в рубище, в рванье, а то и обнаженные. Многие сидели на стеклянном загаженном полу, так они ослабли, но даже лечь было негде из-за тесноты. Мертвых не убирали, некоторые из них вздулись. А сверху, на трибунах, бесновались ликерийцы. Швыряли в загон огрызки яблок, кукурузы, обглоданные кости, палки, камни. Лили из ведер нечистоты, нефть. Смрад. Грязь. Стоны землян. Сытое гоготание победителей.

– Боже мой, такое невозможно вынести, – простонала Екатерина. – Какое зверство!

– И увидел я моего Антона… Изъязвленного… Окровавленного. Левою рукой он поддерживал вконец обессиленного паренька, а правую протягивал к трибунам и повторял разбитыми губами: "Будьте прокляты! Будьте прокляты! Будьте прокляты!" Должно быть, изуверов озлобили, наконец, эти проклятия, и несколько выстрелов с трибуны прекратили мучения сына.

Екатерина содрогнулась.

– Да как же вы такое вынесли?

– Вынес. Но за несколько часов поседел… Тогда-то я поклялся Антону и его собратьям – отомстить. И вскоре хладнокровно расстрелял Ликерию. Другой возможности, как пустить в ход лазерные орудия "Сварога", у меня не было. Чтобы экипаж не стал соучастником моей мести, я всех сначала усыпил газом, а затем погрузил в анабиоз.

– И зная весь этот ужас с "Чашей Возмездия", Сенат вас не оправдал?

– Ничего я Сенату не рассказывал – ни о сыне, ни о "Чаше Возмездия". Сборище плутократов, надменных кретинов и зажравшихся свиней. Это для Беатрисы, самовлюбленной надзирательницы, Сенат – пуп Земли, только и знает меня поучать, встряхивая своими локонами. – Тут Данилевский сделал суровое лицо и заговорил измененным высоким голосом: "Я, Беатриса, запрещаю вам оценивать действия Сената… Я, Беатриса, запрещаю прибегать к крепким выражениям… Я, Беатриса, я, Беатриса…"

– Я, Беатриса, к вам нагрянул без предупреждения, потому что в колонии случилось отвратительное ЧП. – Дан Берсенев, в прошлом сверхзнаменитый генетик, был непривычно взъерошен и встревожен. – Но сначала, умоляю, выдайте мне бутылочку джина. Знаю, знаю, вылакал все за этот месяц, умоляю, зачтите следующим, не то сердце разорвется на куски! – Правою рукою, где на среднем пальце блестел золотой перстень, он начал массировать себе грудь, отдуваясь.

Не знаю, почему я позволяла этому рыхлому говоруну общаться со мною столь фамильярно – быть может, из уважения к его уму: другого такого аналитика и быстросчетчика не было среди колонистов… Для начала преподнесла ему бокал джина с тоником, затем повторила. Руки у генетика тряслись.

– Какое чрезвычайное происшествие? – спросила я, наконец.

– Представьте себе: эта стервозница, эта тварь – ушла от меня! И к кому? К паршивому капитанишке "Сварога", злодею из злодеев, подлейшему убийце и негодяю!

– Прикусите язычок, Даниил Берсенев! Вы переходите границы приличий, позволяя себе сквернословить.

– Извините, Беатриса, – промямлил он.

– Чему возмущаетесь? В колонии вольные нравы. Полная свобода выбора партнера. Вы против свободы?

– Эту замарашку я сделал доктором наук… Без меня она бы кухарничала у какого-нибудь инженеришки-ублюдка… ах, извините, вырвалось…

– Между прочим, несостоявшаяся кухарка добровольно последовала за вами на Корону. Убедив всех членов Сената разрешить ей скрасить ваше пожизненное изгнание. И заметьте: она ни в чем не обвинялась, и в деле вашем постыдном вообще не фигурировала. Не правда ли?

– Я прикончу изменницу. И его, мерзавца, – как-то уж очень спокойно провозгласил генетик.

– Полагаете, после этого Сенат не пригвоздит вас к очищению грехов в пламени радунита? Тело, распавшееся на атомы, ох как трудно воссоздать, а тем паче оживить. Чудес не бывает, как вы любите выражаться.