Михаил Пухов - Ахиллесова точка

Коровин продолжал:

— Кроме того, отмечая симметрию выражения «за тридевять земель, за тридевять морей», диссертант определяет соотношение площадей моря и суши в ту эпоху и вычисляет суммарную поверхность исчезнувших континентов, в том числе Атлантиды.

— Достаточно, — сказал Гудков. — Завтра же бросаю работу и перехожу в ваши палеолингвисты.

— Экзопалеолингвисты, — поправил Коровин. — Это очень важная приставка. Еще в прошлом веке некто Симеон указал на появление большого количества экс-биологов, называющих себя экзобиологами. Его слова звучат сейчас очень современно. Именно так мы и трудимся. Экс-лингвист, называющий себя экзолингвистом, занимается построением языков, на которых никто никогда говорить не будет. Экс-радиоастроном, называющий себя экзорадиоастрономом, прочесывает небо в поисках разумных сигналов, ничего не обнаруживает, получает результаты из области чистой астрофизики и кончает тем, кем начинал, — простым радиоастрономом. А экс-археологи вроде меня колесят по планетам, ищут следы — и тоже безрезультатно. Только в одном мы корифеи — в теоретической экзофилософии. Которая на самом деле экс-философия.

— Остановитесь, — сказал Гудков. — Я понимаю, что вы считаете себя вправе шутить над собственной профессией. Как всякий специалист, любящий свою работу. Но ведь у вас был контакт. В позапрошлом году. Только сейчас о нем почему-то не пишут.

— А, — сказал Коровин. — Односторонний радиоконтакт Волкова- Алешина-Гинзбурга. Было дело.

— Вот видите.

— Я-то вижу, — сказал Коровин. — Хотите знать, что произошло в действительности?

— Конечно.

— Тогда слушайте. За сто лет после опубликования статьи Коккони и Моррисона экзосоциология превратилась в солидную науку. Сейчас, спасибо теоретикам, нам известно практически все. Каким образом мы поймаем сигналы чужих цивилизаций. Когда мы их поймаем. Как расшифруем. Ну и, разумеется, какого могущества достигнем, приняв и прочитав их. А два года назад Волков и Гинзбург из Лунной обсерватории объявили, что они слышат чужую передачу.

Гудков слушал внимательно, не перебивая, повернув к Коровину чуть скуластое загорелое лицо. Ладонью правой руки он ритмично похлопывал по широкому подлокотнику кресла.

— Представляете, что мы чувствовали?

Гудков в ответ улыбнулся.

— А что мы почувствовали через сутки, когда передача прекратилась? — сказал Коровин. — Но экзолингвисты заявили, что записанной информации вполне достаточно. А потом…

— У них ничего не получилось? — спросил Гудков. Он смотрел на Коровина не мигая.

— Уж лучше бы не получилось. Многие так считают. Знаете, что это было?

Коровин сделал паузу.

— Оказывается, в полупарсеке от Солнца чей-то чужой звездолет попал в аварию.

— Так это был SOS?

— Да, — сказал Коровин. — Причем из текста понятно, что его родная планета находится очень далеко, где-то в центре Галактики. И они обращались за помощью к ближайшим населенным мирам. То есть к нам. А мы расшифровали передачу только через год.

Гудков ничего не сказал. Он опустил глаза и смотрел на свои пальцы, лежащие теперь неподвижно на подлокотнике кресла.

— Возможно, они еще живы, — сказал Коровин. — Возможно, мы не так уж опоздали с расшифровкой. Какая разница? Мы не сможем прийти на помощь даже через полвека.

Некоторое время в кабине стояла тишина.

— Видимо, рано мы за это взялись, — сказал Гудков, разглядывая свои неподвижные пальцы.

— За что? — неохотно опросил Коровин.

— За экзосоциологию. За поиски контакта с другими цивилизациями. Мы еще недостаточно созрели. И технически и морально.

— По-моему, любая космическая деятельность подразумевает ответственность, — сказал Коровин.

Гудков помолчал.

— Возможно, вы и правы. Но на практике все иначе. Сейчас вы по делам?

— Да, — сказал Коровин. — На Титан, на экспертизу.

— Там что-нибудь нашли?

— Как обычно, — сказал Коровин. — Камень, похожий на кирпич.

— Понятно.

— Все равно когда-нибудь мы это сделаем, — сказал Коровин. — Когда-нибудь мы отыщем настоящие материальные следы. Найдем предмет, одного взгляда на который будет достаточно, чтобы понять, откуда он.

Он вздохнул.

— А пока приходится совмещать. Снимаем документальные фильмы, пишем популярные статьи. Иногда выходит неплохо. Думаю, и теперь получится. Очень выигрышная тема. Представьте это на киноэкране, из зрительного зала. Далекое Солнце. Мрак. Крупные планы больших планет. Растянутые порядки камата. Музыка, пальмы в пассажирских салонах. А по контрасту — мощные противометеоритные батареи. Короткие секунды тревоги. И наш катер, прикрывающий наиболее уязвимое направление…

— Понятно, — сказал Гудков. — Но, по-моему, вы должны раскрыть тему шире. Должны дать Границу, передний край битвы. Человека с Природой. Изобразить Человека, ведущего эту борьбу. Заключенного в металлические коробки, лишенного элементарных удобств, страдающего от недостатка энергии и свободы передвижения. Человека, который ставит на карту все. Который сражается — и побеждает.

— Не беспокойтесь, — сказал Коровин. — Я покажу правду.

Через двое суток, после завтрака, просматривая бортовой фотоальбом катера, Коровин сказал, обращаясь к Гудкову:

— Какие красавцы! И снимки очень удачные. Кто их автор?

Гудков улыбнулся.

— Никто. Вернее, фоторобот на базе. Переснято с магнитной записи.

Коровин увлеченно перелистывал страницы альбома. Чего здесь только не было! И слабые искорки на пределе зрения телескопов. И близкие яркие огоньки. И наконец, метеориты рядом. Каменные и металлические, шарообразные, цилиндрические и пирамидальные, гладкие и неровные, ледяные айсберги и просто обломки, серые, желтые, коричневые, голубые, все метеоры мира, казалось, были собраны здесь, в альбоме с толстыми жесткими страницами.

— Настоящие красавцы! — еще раз повторил Коровин. — Это все ваши?

Гудков кивнул. На его лице появился неуловимый оттенок гордости.

— И вы еще будете утверждать, что метеориты встречаются редко?

— У вас есть собственный опыт, — сказал Гудков.

За прошедшие двое суток установленные на камате мощные радиолокаторы дальнего обнаружения засекли в их секторе всего один небольшой обломок, но и тот шел мимо, и уничтожать его не пришлось. Это согласовывалось с метеосводкой, обещавшей один метеорит в пять дней.

— Вы правы, — сказал Коровин. — Оказывается, здесь иногда тоже хочется переменить обстановку.

За двое суток космоса в кабине не прибавилось. Экраны обзора стали картинами — пейзаж в них застыл, потому что меняться ничто не могло. Звезды оставались на месте — никакие межпланетные перелеты не в силах спутать рисунок созвездий. Камат висел в экране заднего вида. Взаимное расположение катера и камата осталось прежним, и он тоже казался нарисованным в глубине телеэкрана. Был еще, правда, Юпитер. Впереди, потому что камат должен был воспользоваться его гравитацией, чтобы набрать скорость на пути к Сатурну. За два дня Юпитер стал несколько ярче, но заметить это невооруженным глазом было невозможно.