Дино Динаев - Командировка в ад

— Мы зайдем в другой раз.

— Вали отсюда, говно! — высокомерно процедил напарник Жестянщика по кличке Курок, оставшийся у двери.

Феликса прорвало.

— Я все скажу! — прорыдал он. — На самом деле меня зовут Феликс Бзилковский, я просто хотел подзаработать.

Уже направляющийся к двери Картазаев встал как вкопанный.

— Чего застыл, тухло! — заорал Курок.

Картазаев похлопал обеспокоено остановившегося Мошонкина и, шепнув, чтобы шел заводить машину, повернулся.

— Ты че, гнида, не понял? Так я тебе сейчас носопырку то прочищу! — Курок шагнул прямо на него, словно хотел раздавить.

Картазаев дернул корпусом, и его кулак впечатался бандиту точно под грудину. Пробив жировую прослойку, Картазаев толкнул кулак вниз и вбок, и селезенка Курка лопнула, как сжатый стальными пальцами воздушный шарик. Бандит повалился как подкошенный, и уже на полу у него пошла горлом кровь.

— Отпусти молодого! — крикнул Картазаев Жестянщику.

Тот не торопился исполнять приказ и оглянулся на Луку. В свою очередь на него смотрели и его теплая компания. Бандитов было пятеро, и все были вооружены до зубов, так что никто особо не испугался. Эти люди привыкли к угрозам и привыкли убивать. Смерть была для них чем-то обыденным. Бандиты не спешно под столом дотягивались до личного оружия. Лука слегка качнул головой.

— Отпусти пацана, — велел он, и Жестянщик нехотя подчинился. — А ты мистер крутой, знаешь, что ты покойник? Если ты надеешься смыться отсюда, можешь забрать свои надежды с собою в гроб.

Когда Жестянщик его отпустил, Феликс едва не упал и теперь шел к спасительному выходу на негнущихся ногах. Ему казалось, что он находится в объятиях мрачной морской пучины, а выход слабым абрисом просвечивает где-то наверху. Он не видел, как один из сидевших с краю выставил в проход ногу. Люди Луки уже приготовили оружие, оставалось дать команду. До выставленной ноги оставалось пара шагов.

— Скажи, как тебя зовут, мы будем знать, что написать у тебя на могиле! — насмешливо спросил Лука.

— Меня зовут… — начал Картазаев, не спуская глаз с уже начинающего приходить в движение зала, то, что он ему не подконтролен, он понял с самого начала, и то, что, возможно, сейчас их с Феликсом убьют, тоже.

В этот момент из двери за стойкой появилась Тома, хозяйка бара. Увидя Картазаева она замерла, оглушено охнув и прижав руку к пышной груди напротив сердца.

— Вова! — тихо произнесла она.

— Полковник! — шелестом пронеслось по залу.

Высунувший ногу втянул ее обратно с немыслимой быстротой, было полное ощущение, что проштрафившаяся нога сделалась короче и спряталась в штанине. Люди Луки, не сговариваясь, убрали оружие. Сам Лука почувствовал некоторую неуверенность, он слишком много слышал об этом странном человеке, и сейчас все эти байки на некоторое время выбивали его из колеи.

И Картазаев бы ушел, воспользовавшись этой паузой, но все дело в том, что уйти так сразу он не мог. Напрасно Мошонкин кричал в открытую дверцу, даже Феликс опомнился и несмело трогал его за плечо. Все тщетно. Пауза была безнадежно упущена, и все начиналось по новой, потому что постояльцы опомнились от первого шока.

Картазаев вернулся к стойке, а Феликс остался торчать у двери, потому что знал, одному без Полковника ему уйти не суждено. Лука, наконец, оценил обстановку, вернее как ее можно повернуть для себя с выгодой, и расплылся в радушной улыбке, а подоспевшего Жестянщика оттолкнул как нашкодившего кота.

— Базара нет! Прошу за наш столик! Премного о вас наслышан!

Проигнорировав приглашение, Картазаев зашел за стойку. В находившейся за ней комнате Тома позволила себя обнять. Какая женщина, подумал Картазаев. Какие восхитительные формы. У него было много женщин, и каждую он хотел в свое время, но ни одна из них не возбуждала его как эта. Ему хотелось немедленно опрокинуть ее на кровать, раздеть, увидеть ее голой, вытворять какие-то немыслимые вещи. Может это и есть любовь? Смесь возвышенного чувства и звериного рыка?

— Ты не торопился ко мне, — холодно произнесла женщина, мигом остудив опаленную голову, и Картазаев сразу пришел в себя, он проявил недопустимую слабость, не вовремя включившийся физиологический рефлекс, это больше не повторится.

— Ну и как ты живешь? — спросил он, отстранившись и сев из-за отсутствия мебели на койку.

— Вдали от столицы жизнь течет медленно, — пожала она плечами. — У меня все по-прежнему, а ты изменился. В тебе появился нездешний лоск. Кто я для тебя? Дешевая портовая шлюха?

— Не говори так! Я помнил о тебе.

— Не надо врать. Я не зеленая девица, обольщенная прыщавы юнцом, врущим, что все это ерунда, и никто об этом не узнает. Я знала, что ты меня бросил, только не знала, что у тебя хватит наглости вернуться.

— Зачем ты тогда рассказывала этим людям байки про меня? Они теперь возомнили обо мне бог весть что. И как бы это не вышло мне боком.

Картазаев чувствовал, что говорит не то. Откровенно говоря, ему было наплевать, что он там несет. Опять не вовремя включился приснопамятный физиологический рефлекс. Самые лучшие агенты-женщины, сделал вывод Картазаев. Потому что им по большому счету наплевать на секс. Мужчины — уязвимый с точки зрения разведывательной деятельности объект. Стоит им увидеть крашенную макаку, и у них встает.

Он выглянул в приоткрытую дверь и увидел за стойкой обоих своих напарников.

— Мошонкин, ты чего машину бросил? — прошипел он.

Тот ответил тоже конспиративно, не отрывая взгляд от стойки.

— Вышли пара мордоворотов, велели зайти. Сказали, милости просим, откушайте водочки, а у самих пушки в руках, и предохранитель снят.

— Дал бы газу и посшибал их к едрене фене.

— Я не мог вас бросить.

— Спасибо, успокоил. Теперь мы умрем вместе.

— Тимофей в таких случаях никогда не сдавался, — буркнул Мошонкин.

Картазаев спросил у Томы:

— Здесь есть запасной выход?

— Что, как жаренным запахло, сразу Тома понадобилась? — усмехнулась она.

— Послушай, ты, женщина! — вспылил Картазаев, он подумал, что это первая семейная сцена в его жизни, этого у него-то, у которого никогда не было семьи, одни бабы дурные.

Он подскочил к ней, намереваясь влепить по ее наглой, настырной физиономии, но вместо этого действительно влепил. Только на этот раз тяжелый мужской поцелуй. Она затрепыхалась, вырываясь, но из натруженных и умелых рук Вольда еще не вырывалась ни одна женщина. Движением, привычным настолько, что оно казалось ему родом из детства, он запустил ей руки под юбку и трусы. Взяв за упругие ягодицы, оторвал хозяйку роскошных форм от земли. Она еще поболтала в воздухе ногами, больше для проформы, чем для реальных действий. Как же, сопротивлялась.