Дино Динаев - Контракт Султанова

— Настало время делить номенклатуру, — заявил Кандидов. — Тебе тяжело, решено тебя немного разгрузить. Да и Степан Кузьмич просит номенклатуру, вот мы ему и передадим твои разработки по 201-му контуру.

"Как же, попросит он номенклатуру", — подумал Султанов. Этот перекормленный боров и пальцем не пошевелит, чтобы что-то сделать по своему основному месту работы. Все время в приемной директора торчит: купи-продай, по магазинам да по кассам мотается для Аскольда, а уж директор его за это премией не обижает.

— Ну, мы, конечно, не можем просто так взять да и забрать у тебя твою работу, — продолжал тем временем Кандидов.

— Да нет что же? Пожалуйста, забирайте, — бесхитростно сказал Султанов.

Виктор Ильич глумливо хихикнул:

— Не в том смысле. "Забирайте", — он опять забулькал. — Ты ведь в таком случае остаешься недогруженным.

— Ну, тогда не забирайте.

— Ну, зачем ты грубишь, мы же для тебя стараемся. Чтоб ты не остался недогруженным, а то от лени думать не о том начнешь, — Кандидов опять ухмыльнулся. — А, следовательно, примешь у Воронцовой 301-й контур, а у Севастьянова и Гоберидзе-302-й и 303-й. Вот это я называю загрузкой.

У Паши даже в глазах потемнело от такой наглости. Дело даже не в том, что свою часть работы по 201-му контуру он практически завершил. Но то, что ему предложил Кандидов, являлось, по сути, работой всего сектора.

— Да вы с ума сошли! — воскликнул он. — Стыковочными работами по этим контурам весь сектор в Главке занят. Там же и срок забит. Не знаю как остальные, но у Гоберидзе там еще и конь не валялся.

— Ты выбирай выражение! — холодно произнес Кандидов, он весь подобрался, словно готовился вцепиться в Пашу. — "С ума сошли!" Ты с кем разговариваешь?

Султанов постарался подавить в себе приступ праведного гнева. Ни к чему хорошему в разговоре с начальством это привести не могло. Виктор Ильич, оправдывая свое имя, переводимого с греческого как победитель, не терпел никакого противления своим решениям. Такие вещи он подавлял на корню, и делал это грубо и даже обидно.

— Дело не в выражениях, а в сроках, — как можно мягче сказал Паша. — До конца месяца десять дней осталось. Ни за что не успеть. Вас же ругать будут.

— Ты тут ошибаешься, братец, — зашелся в смехе Виктор Ильич. — Ругать меня не будут. С чего бы это? А вот тебя, братец, в случае чего уволят.

— Да за что меня уволят? — вскричал Паша. — За то, что на меня всю работу сектора повесили? А остальные что будут делать? Кроссворды разгадывать и премии получать? Да я уже забыл, когда в последний раз хорошую колбасу ел. Понабрали тут блатных!

Про блатных это он зря. Глаза Кандидова хищно сузились.

— Ты чего это несешь, сопляк! — рявкнул он.

На крик просунулась лисья мордочка секретарши, но, распознав разнос, секретарша сочла за лучшее вообще исчезнуть из приемной.

— Развел ту демагогию! Хочу, не хочу! Сказано и будешь делать все, что тебе скажут!

— Вы еще крупу смешайте — гречку с рисом и заставьте перебирать!

— Что-что? Так ты отказываешься работать?

— Я этого не говорил! — в отчаянии воскликнул Паша, но было уже поздно.

— Нет, говорил, — мстительно констатировал Кандидов. — Что ж ты пятками назад пошел? То героя из себя строил, а теперь слова обратно свои берешь, как пятнадцатилетний школяр. Тебе уж почти тридцать. Седина уж в голову, а все пацана из себя корчишь. Шестерку.

Султанов, конечно, был терпеливым человеком. Столько лет тянул лямку, вытягивая самые тяжелые проекты. И управление столько раз иногда только благодаря его бесконечным выходам в выходные дни выполняло план и получало премии. Ему стало так обидно. Если бы у него все было нормально вне работы, он бы это еще вынес. Но в свете последних событий он жил как на вулкане. Если раньше он думал, что когда подступит к реализации своей мечты, он сразу окажется на пике благополучия как материального, так и морального, то теперь он знал, что это далеко не так. После визита в "Прекрасную Аврору" он сделался неуравновешенным неврастеником. По любому поводу готов был закатить истерику. Ему казалось, что все люди вокруг его не понимают. Что они должны действовать как-то по — другому. Ведь он теперь всеобщее достояние. Его фамилия в нескольких типографиях уже штампуется тысячными тиражами. И именно поэтому он и сказал Кандидову то, что никогда бы не сказал бы в другой ситуации.

— Почему это пятками назад? — неестественно спокойно проговорил он. — Я могу уволиться прямо сейчас.

Кандидов опять повел себя странно. Он аж подпрыгнул от возбуждения, словно одержав одному ему понятную победу. В глазах его сквозило непонятное удовлетворение.

— Вот и ладненько, — он, приговаривая, достал из стола заранее заготовленный листок — "Приказ". — Распишись, пожалуйста, вот здесь.

— Пожалуйста, — Пашу уже было не остановить, да и сколько можно издеваться над человеком. — Где, говорите, мне расписаться?

— А вот здесь.

Некоторое время они изображали из себя двух добрых приятелей. Один держал пальчиком нужное место, другой расписывался.

— Приказ вступает в силу с сегодняшнего числа, — сообщил Кандидов, Паша слышал его голос как сквозь ватные пробки.

Виктор Ильич заботливо убрал приказ в стол, запер его, а потом, сложив руки на объемистом чреве, словно Исусик, участливо спросил:

— Куда ж ты теперь пойдешь? У нас в городе очень тяжело с трудоустройством, так и знай. Ты, наверное, уже себе новое место подыскал, поэтому такой смелый?

Паша почувствовал, что если скажет хоть слово, то может разрыдаться как пацан. Поэтому он только глянул в ответ. И увидел в ответ откровенно оценивающий расчетливый взгляд.

Так он стал безработным.

Троллейбус до места не доехал. Султанов был вынужден идти пешком по заброшенной пустоши с остатками почерневших деревьев не менее километра. Деревья ссохлись и потемнели от соседства с оживленной автотрассой. Был час пик, и по шоссе машины двигались в четыре ряда. Оттуда до Султанова доносился грохот и лязг, словно от продвижения танковой колонны. Паша остановился перевести дух и заодно обтереть быстро покрывающееся потом и сажей лицо. С гулко стучащим сердцем глянул на снующие машины. Вскоре он должен был присоединиться к счастливчикам, управляющим ими. Паша шел покупать машину.

Газетный пакет с деньгами был надежно запрятан за пазуху рубашки. Донатовский пиджак наглухо застегнут на последние уцелевшие пуговицы. Паша не хотел идти один. Зина сразу заявила, что это дело мужское, нечего бабам туда и соваться. Но сказала, если он купит плохую машину, то домой может не возвращаться. Паша сунулся, было к Донату.

— Откуда у тебя деньги? А еще бедным прикидывался! — возмутился тот.

— Да я в долг взял. У меня только на подержанную хватит, — оправдывался Паша. — Ты всего лишь подкинешь до места, да потом за машиной приглядишь, пока я буду документы оформлять.