Ариадна Громова - Дачные гости

— А кто хозяин?

— Муж моей сестры.

Сандр немного подумал и опять задает вопрос:

— А что он делает? Сдает комнаты за деньги?

Скорей всего, он думал, что лопал в капиталистическую страну. Хотя там тоже, по-моему, совсем не обязательно, чтобы каждый хозяин дома сдавал комнаты: может, ему самому негде жить. Но я все это объяснять не стал, а только сказал:

— Нет, он драматург.

Сандр подумал и объяснил Лену:

— Он пишет пьесы. Готовые тексты для исполнения. У них это называется театр. Он… хорошо зарабатывает?

Эти вот слова — хозяин, сдает комнаты, театр, хорошо зарабатывает — Сандр выговаривал очень старательно: видно, что слова для него чужие, а он их старается правильно произнести. Но я особенно заинтересовался, что он такое сказал насчет пьес.

— Зарабатывает неплохо, — говорю. — А у вас, что же, пьес нет? И театра тоже нет?

— Есть стерео. Это вроде театра. Но готовых текстов нет. Есть общая схема, ее разыгрывают всегда по-новому.

Я думал-думал, решил, что это плохо, и так им и сказал.

— Почему плохо? Так лучше. Вероятностно. Неповторимо.

Вот такие они. Все у них как-то иначе. Я глядел на них и все жалел, что нет у меня ничего, ну совсем ничего, ни фотоаппарата, ни магнитофона. И вдруг у них глаза какие-то странные сделались, не такие яркие, и будто ничего не видят. Потом Лен затряс головой, а Сандр усмехнулся и пожал плечами. Я испугался, спрашиваю:

— Вы что?

— Не пугайся, — говорит Лен. — Мы включили теле.

Я сначала думал, что это телевидение, но оказалось — телеконтакт, телепатия… ну с ума сойти! Я спросил:

— Это вы всегда так? Ну это теле?

— Нет, — отвечает Лен. — Это не всегда удобно. Психологически непортативно. Бывают срывы. Не очень перспективно.

Сандр, похоже, рассердился на Лена за эти слова.

— Это первый этап теле. Как у них сейчас — кибернетика.

Лен засмеялся и говорит:

— Сандр очень хорошо знает историю, да?

А по-моему, он историю знал самое большее на тройку… Ну это правильно, всех мелочей не упомнишь. Наших бы историков если отправить на два века назад, они тоже, неверное, по мелочам бы путали, что к чему. Но ведь у них там, в XXII веке, учиться легче. Сандр мне объяснил, что у них всякий может хорошо знать историю и, вообще, что угодно, поскольку существует гипно. Гипно — это гипнопедия. Я как раз вчера прочел статью в «Технике — молодежи» и поэтому сразу догадался, в чем дело. Но гипнопедия

— это более или менее понятно, а вот насчет телепатии я раньше думал, что это вообще вранье. Спрашиваю их:

— А почему у нас с телепатией что-то плохо получается?

— Не знаю, — говорит Лен. — Вероятно, техника не отработана. Провести экс? — И смотрит на Сандра.

Я уже знал, что экс — это эксперимент, и стал просить, чтобы провели. Сандр согласился. И тут я чего-то испугался. Но у Лена уже глаза сделались чудные, и я думаю: «Нет, поздно отказываться, подумают, что я трус». А Лен засмеялся и говорит:

— Не подумаем. У тебя неупорядоченные мысли. Тебе сколько лет — десять?

А мне, наоборот, даже больше дают, чем есть. Говорю им:

— Что вы, мне уже четырнадцать!

Сандр кивнул головой:

— У них развитие запаздывало.

Я на него обиделся, хотел что-то сказать, но тут слышу будто в самом мозгу слова; «Спокойно! Сосредоточься! Настройся на меня!» Я понял, что это Лен командует, хотя сидел он тихо, даже губами не шевелил. Но мне почему-то сразу так неприятно стало, холодным потом всего облило. Я говорю тихонько:

— Лучше не надо.

Лен сказал, что действительно лучше не надо — я пугаюсь, и настоящий контакт не получается. И он тут же отключился. Я сразу это почувствовал: в мозгу будто бы свободней стало.

Долго что-то Ян не идет. Линту он выручит, в этом я уверен. Никакого права дядя Миша не имел ее отбирать. Она же моя.

…Ну я сам у них попросил, а что такое? Я же для науки! Ведь я же понимал, что мне так никто не поверит и ничего доказать я не смогу, а ведь для науки это очень важно, что люди будущего к нам приходили! Если б у меня хоть фотоаппарат был!

Я им все это сказал, а они молчат, и я вижу, что по теле переговариваются: опять глаза помутнели. Потом Сандр говорит:

— Не следует. И нечего дать.

Я говорю:

— Как же не следует, когда для науки ну просто необходимо! Найдите хоть что-нибудь! — А сам гляжу, где у них что есть. И углядел на шортах пуговицы — по две на левом боку. Вообще-то, они совсем не пуговицы, но я тогда не знал. Большие, с пятак величиной, и радугой отливают. — Дайте, — говорю, — хоть пуговицу.

— Пу-го-вицу. — Сандр это повторил и тут же объясняет Лену: — Деталь одежды. Держит разрезанное.

Оба они посмотрели на меня и засмеялись.

— Сначала режут, потом скрепляют, — говорит Лен. — Зачем?

А у них самих и действительно нигде разрезов нет. И молний не видать. Я так понял, что у них одежда из эластика, и ее можно надевать целиком, без застежек. Да и всего-то на них майка и шорты.

В общем, они советовались-советовались по теле, потом Лен все же уговорил Сандра; вижу, тот кивнул, соглашается. Лен взялся за пуговицу, но Сандр его остановил:

— Не надо сель. Отдай линту, безопасней.

Лен открепил эту самую линту, протянул руку подальше, положил на стол, сам с места не встает и мне не велит подходить. И только он начал объяснять, что с ней делать, с этой линтой, как — бац! — перед окном дядя Миша вырастает ни с того ни с сего. Теперь-то я знаю, но тогда это для меня прямо загадка была. Я смотрю на дядю Мишу и думаю: зачем он в окно лезет?

Главное, как интересно все получилось; на речке я был полчаса, не больше, а за это время и Ян приехал, и дядя Миша как-то усмотрел, что дача стоит пустая, а окна открытые. И сразу, конечно, проверять! Окна у нас высоко, но он чурбачок приспособил, поглядел вовнутрь, даже кричал, говорит, хозяев звал. Но он тогда по делу торопился и решил на обратной дороге снова к нам завернуть. И конечно, сразу на чурбачок полез.

Я с перепугу почему-то первым делом линту схватил. Он мне потом и это в вину поставил; будто бы я испугался милиции и начал следы затирать. Но главное, он Лена и Сандра в углу усмотрел и тут же спрашивает:

— Кто такие, откуда?

Я, вообще-то, подумал; какое ему дело, не имеет он права наших гостей допрашивать. Но как-то растерялся и молчу. Ну а он-то знает: дом только что стоял пустой, а тут я откуда-то взялся и еще какие-то люди, и вид у них такой… В общем, дядя Миша требует: «Предъявите документы». Те, вижу, ничего не понимают: у них там, по-моему, никаких документов просто не существует. А я сижу и соображаю изо всех сил: ну что же делать? Сейчас он потребует, чтобы они в милицию шли, а им из угла выходить ни в коем случае нельзя. Что же это будет? А сам все молчу, ни слова сказать не могу.

Лен и Сандр поняли, что начались какие-то нелады, спрашивают, в чем дело. Я не знаю, как объяснить, говорю: «Милиция!» И вижу, что Сандр изо всех сил старается вспомнить, что это за штука — милиция. А дядя Миша совсем уж рассердился и заподозрил, и с чурбачка соскочил. «А ну, — говорит, — быстренько, Генка, открывай дверь, да без фокусов!» И вынимает свисток, да как свистнет! Я как раз подошел к окну посмотреть, куда это дяди Мишина голова исчезла, а он мне прямо в лицо свистит. Тьфу, ты, думаю, оглохнуть можно. И стыдно мне стало перед Леном и Сандром, что у нас такое делается. Обернулся я к ним, хотел объяснить, в чем дело. Гляжу