Брайан Макферсон - Мудрец

Еще можно было с точностью сказать о перевязочных бинтах и жгутах из прочной паутины, о тонких металлических ножах-скальпелях, да о шипах кактуса-опунции.

Симеон, давно постигший тайны древней китайской методики, всегда для иглоукалывания использовать шипы опунции, от природы обладавшие сильнейшим целительным действием.

Только после того, как врач откупорил одну из своих бутылочек и поднес ее горлышко к мокрому носу рыдающего Имро, сапожник пришел в себя.

Он лишь едва втянул ноздрями какое-то необычное вещество, находившееся в сосуде, как лицо его разгладилось, и через несколько мгновений глаза приобрели сосредоточенное выражение.

Даже сквозь ощутимый запах древесного дыма, слабо выбивающегося из огромного камина, до Найла донесся удивительный аромат, заключенный в затейливой фляжке. В воздухе неуловимо запахло чем-то сладким, тягучим, даже приторным, – чем-то медовым…

Тут же, еще раз принюхавшись к необыкновенно приятному аромату, он все определил! Память Найла подсказала ему, что в бутылочке находится раствор сока ортиса, – того самого легендарного растения, которое в свое время спасло жизнь многим обитателям пустыни, однако многих из них и погубило окончательно.

В небольших порциях сок приносил легкое забвение, раскрепощение и душевную свободу, помогая бороться со страхом перед пауками-смертоносцами, но стоило немного переборщить, как медовый аромат обрекал человека на верную гибель. Иногда люди настолько привыкали к дурманящему вкусу этого хищного, плотоядного растения, что становились вялыми, сонными, безразличными ко всему, и жизнь их заканчивалась печально.

Легкая доза раствора ортиса помогла несчастному Имро прийти в себя. Он глубоко вдохнул еще несколько раз из пузырька, потянулся было еще, но Симеон, заметив этот интерес, неумолимо захлопнул горлышко плотной крышкой.

– Можно мне еще… – взмолился Сапожник, провожая жадным взглядом фляжку, исчезающую в одном из карманов необъятной туники. Хотя бы немного, хотя бы чуток! Мне это так помогло! Пожалуйста… прошу вас…

– Действительно, помогло, – внушительно пробасил Симеон. Только больше не нужно. Мне совершенно не хочется, чтобы вскоре ты, честный горожанин, забыл обо всем и заголосил веселые песни…

Разгладившееся было лицо Имро снова в одно мгновение исказилось горестной складкой. Он словно опять вернулся в действительность из дурманящего мира ортиса, и Найлу показалось, что в любой момент Сапожник может вновь зарыдать.

– Ты начал с того, что у тебя пропали сыновья… – мягко напомнил Найл. – Расскажи нам все подробно… что же случилось с твоими детьми?

Сосредоточившись наконец, несчастный отец смог отвечать на вопросы. Однако связно он говорить все равно не мог, то и дело сбиваясь на нечленораздельные возгласы и всхлипывания.

– Они ушли в гости два дня назад, и с тех пор их никто не видел! – горестно воскликнул Имро. – Мои бедные мальчишки, где вы! Где вы!..

– Прекрати! Возьми себя в руки! – сурово гаркнул за его спиной Симеон, испугавшись, что Сапожник опять затрясется в истерике. Ты находишься в зале Главы Совета Свободных! В зале Правителя нашего города!

Видимо, внушительные интонации, отчетливо прозвучавшие в голосе врача, подействовали на Имро не хуже раствора ортиса, потому что он вздрогнул, с готовностью кивнул и, напряженно сморщившись, начал рассказывать:

– Мои мальчишки иногда не приходили домой ночевать и раньше. Такое случалось, номы с женой никогда не волновались. Мы точно знали, что ребята ночевали у своих друзей, у сыновей моего хорошего приятеля по имени Флод… Мы с детства дружили, потом женились, обзавелись семьями, и наши дети тоже стали товарищами. О чем еще можно было мечтать? Мои пострелы иногда уходили в дом Флода и там оставались на ночь, чтобы не тащиться в темноте… Порой его шалуны так заигрывались с моими, что не возвращались домой, а получали спальное место у меня в доме. Всем было весело, а мы с Флодом только радовались, глядя на такую дружбу!

Судя по всему, отведавший ортиса Сапожник настроился на лирический лад и был намерен открыть Главе Совета Свободных всю незамысловатую историю своей дружбы. Обменявшись с Симеоном выразительными взглядами, Найл вежливо, но твердо перебил хромого:

– Ты хорошо говоришь, только у нас очень мало времени… Ответь мне на такой вопрос: на этот раз твои дети снова пошли в дом Флода?

– Да! Да, они отправились туда два дня назад!

– Может быть, ты зря пугаешься? Не думаешь ли ты, честный горожанин, что твои сыновья ничуть не пострадали, а по-прежнему играют в своей закадычной компании?

– Нет… – внезапно перешел на шепот Имро, точно вернувшись мысленно к чему-то

страшному. Ребята исчезли… и пропали не только они… но и…

От ужаса, завладевшего всем его сознанием, он приложил ладонь ко рту, глаза его вдруг расширились, и Сапожник снова умолк.

– Говори! Говори немедленно, слизистый червяк! – не выдержал суровый Симеон. Что же случилось с твоими детьми? Говори, безмозглая медуза!

– Сегодня вечером я пошел за ними к Флоду… – едва справляясь с рыданиями, жалобно продолжил Имро. – Но оказалось, что их там нет…

– Что же сказал твой друг? Что тебе ответил Флод, когда ты пришел к нему? – спросил Найл, сдвинув брови. Когда твои дети ушли от него?

– Ничего Флод мне не ответил! – зашелся в беспомощном крике Сапожник. Флод и не смог бы мне ничего сказать потому, что сам бесследно пропал! Он исчез не только вместе с моими детьми, но и со своими детьми, и, вдобавок, вместе со своей беременной женой!

Дом, принадлежавший Флоду, располагался в Квартале Простолюдинов, что на самом краю Города, в юго-западном секторе.

Время было уже позднее, дело близилось к полночи, но Найл, не раздумывая, решил отправиться в те края. Он захватил с собой, кроме Сапожника, еще и Симеона, а также троих человек из охраны под командованием Джелло.

На улице стоял необычайный для здешних мест мороз.

Не переставая валил снег, с неба слетали большие, почти невесомые белые кристаллы, которые все падали и падали, покрывая землю толстым слоем колючего порошка. Зимняя тьма поглотила спящий Город, казавшийся в этот час таким же необъятным, как и низкое небо, нависшее над вершинами гигантских небоскребов.

Сквозь заиндевевшие окна повозки слабо различались силуэты зданий с погасшими окнами.

Гужевые с трудом преодолевали каждый метр обледеневшей дороги, а Найл, кутаясь от холода в накидку из вонючей овчины, пытался сосредоточиться на происходящем и осмыслить услышанное.

Картина происшедшего была ему еще не совсем ясна, а от плаксы Сапожника добиться большего пока никто не мог.