Елена Грушко - Атенаора Меттер Порфирола

Белозеров машинально поднял с камня морского гребешка, но тому, видно, не понравилось новое знакомство, и, вдруг хлопнув створками, он пустился наутек - такое, во всяком случае, впечатление производило это быстрое перемещение, которое сопровождалось не то угрожающим, не то испуганным щелканьем створок раковины.

Белозеров невольно усмехнулся: паническое бегство гребешка успокоило его. Он решил выбираться из этого карликового леса и продолжать погружение. Однако выбраться оказалось непросто: плети водорослей зацепились за баллоны.

Белозеров знал, что запутаться в подводных зарослях просто, и первое дело тут - не впадать в панику. Он поерзал, подергался, пытаясь высвободиться, но напрасно. Нечего было и думать отрывать водоросли от скалы, никакой силы не хватит. Досадуя на нелепую ситуацию, на себя, что залез сюда, Белозеров снял с пояса нож. Худо было, что он не мог повернуться и резал почти вслепую. Так в два счета можно было повредить воздушный шланг, перекинутый через плечо. Помаявшись минут десять, Белозеров наполовину высвободился из ремней, державших баллоны, однако и это ничего не дало. Оставалось одно: вовсе снять снаряжение и всплыть только на запасе воздуха в легких, благо глубина невелика. Акваланг придется бросить, да бог с ним: самое большее через час можно спуститься с другим аппаратом и вызволить этот. Не в том беда! Главное, какая нелепость... Погулял, называется, в лесу! Это же надо: на зыбкой почве моря, как говаривали поэты древности, мог держаться хоть сутки, чувствуя себя как дома, лишь бы медузы не досаждали, а тут... Он ощущал себя в этом водорослевом лесу мальком, который попался в хищно захлопнутые створки ликаматантара. Дурацкая история, дурацкая примета!

Наконец Белозеров освободился от акваланга, в последний раз припал к загубнику, глотнув воздуху, и, не снимая маски, легко скользнул меж водорослей.

*

Налега стоял на мостках, приподняв гарпун. Тихо было,

тихо. Но по некоторым признакам - недаром Налега был известен

как лучший гарпунщик на Нирайя! - он понял, что к нему

приближается большая волна, гонимая чьим-то быстрым движением.

Это мог быть дюгонь, нет, даже не один дюгонь, наверное, целое

стадо. Ведь удача сопутствует беандрике и поату с тех пор, как

жрецы отдали в жертву Богине Ночи белого чужеземца. Хотя...

кто знает! Рассказывают старики, что когда гарпунщик стоит

ночью на мостках, он часто видит всякие чудеса. Он может

рассмотреть морского змея, чье тело светится как огонь. Или

видит подводных духов. Да мало ли кого! Известно, что заметив

какое-то неведомое существо, гарпунщик должен предупредить

своих товарищей на мостках, и все они опускают, а то и просто

кладут гарпуны и не берутся за них до тех пор, пока неведомое

чудовище не проплывет прочь.

Нет, это и правда не дюгонь... От греха подальше! Налега

положил гарпун и с любопытством вгляделся в темноту.

Он увидел волну. Волна надвигалась - белеющая пеной,

молчаливая, без шипения и ропота. Было что-то мертвенное и

мертвящее в непреклонном ее движении...

Налега изготовился свистом дать сигнал опасности соседям,

как вдруг почуял, что у него замирает, останавливается сердце.

Мана, жизненная магическая сила, покидала его!

В последнем усилии оглянулся... слева мостки были пусты.

Где Зимон, он ведь должен там стоять? Справа виднелась

поникшая, скорченная фигура Никома, двоюродного брата Налеги.

Что с ним?..

Голова кружилась, кружилась, Налега против воли опустился

на колени, припал лбом к шершавым мосткам. Он уже не увидел,

как мертвая вода подземной реки, прорвавшаяся в Океан,

пронеслась мимо, оставляя за собой пустую полосу моря, берега,

воздуха - и канула в глубину.

Белозеров сильно оттолкнулся от камня, чтобы поскорее всплыть. Но что это?.. Он не смог подняться над камнем, словно его ноги защелкнулись створками гигантской тридакны. Да какая там тридакна! И не водоросли оплели колени, нет, они жалко опали, словно увяли, умерли. Что такое? Словно какой-то невообразимый сток свершил гигантский ядовитый выброс в океан - и враз уморил всех, кто попался на пути. И Белозеров вдруг ощутил всем телом и лицом, теми его участками, которые не были защищены маской, резкий холод, будто внезапно ударил студеный ветер. Так бывает на обимурских берегах в февральском предрассветье, и тогда кажется, что разгоряченную кожу обернули залубенелым от мороза полотенцем. Почему так внезапно охладилась вода?

Но думать было некогда, кровь уже стучала в висках. Толкнулось воспоминание: когда он проснулся после своего странного сна, подушка рядом с его головой была примятой и влажной, словно кто-то лежал на подушке, тяжело и беззвучно плача... оплакивая? Кого? Что?

Белозеров в отчаянии вновь попытался оттолкнуться от камня, но... от этого движения сместились вдруг слои воды, скала резко пошла на глубину, словно куцая площадка гигантского лифта, только и ожидавшая сигнала для стремительного спуска.

Стены подводного каньона рванулись ввысь - и Белозеров с каким-то потусторонним удивлением вспомнил эти стены запечатленными на пленке. Да они и впрямь мраморные, беломраморные! Из некоторых расщелин свешивались плети водорослей, но в основном мрамор сиял великолепной чистотой.

Ему случалось видеть подводные каньоны, хотя и не такие красивые, но там однообразные каменные стены были обжиты и оболочником, и губками, и актиниями. Здесь же чистота, почти трагическая пустота - и красота. Наверное, так же прекрасна могла быть канувшая под воду Атлантида. Ради этой-то красоты, этой-то догадки он и спустился под воду. Ее-то и хотел увидеть. И вот - увидел.

Холода Белозеров уже не ощущал. Нет, изредка пробегал по телу озноб, словно бы он стоял на ветру. Это ощущение ветра создавалось стремительным движением вниз скалы, на которой он стоял, встречным движением воздуха.

Что? Нет, нет! Воздух! Ветер!..

Белозеров вдруг понял, что дышит, - машинально, ртом, потому что нос был закрыт маской. Дышит! И по стенам мраморного каньона на глазах расползались сухие пятна.

Белозеров сдернул мгновенно запотевшую маску. Нет, совсем нет кругом воды! Черным густым облаком клубится она меж стен, поодаль, в вышине, удерживаемая непонятной силой, а вдали, словно чистое небо в разрывах туч, изредка промелькивает живое, животворное струение океанских вод, чьей-то могущественной волей отделенной от Белозерова.

Как это? Такого не может быть!

Что означает эта чернота? До чего же страшна она и ужасна, будто канул Белозеров в некий водоворот мрачного Ахеронта, будто вот-вот появится перед ним на гребне ладья перевозчика...

Точно иглой пронзило вдруг голову. Это уже было с ним! Эта самая мысль, это ощущение ужаса и невнятицы случившегося, это оцепенение. Где же, где это было - столь же остро и страшно?