Елена Грушко - Атенаора Меттер Порфирола

*

"Местное население к нам исключительно доброжелательно!" почему-то эти слова капитана "Андромеды" были первыми, пришедшими на ум Белозерову, когда он очнулся... И впрямь - в устремленных на него взорах не было вражды, скорее, печаль и затаенный страх. Он приподнялся и сел, потому что никакие путы его не связывали, уже не ожидая увидеть пляшущих кругом каннибалов в ожерельях из человеческих зубов, с человеческими позвонками вместо кастаньет. Рядом с ним в терпеливых позах сидели седовласые, красивые, смуглые старики в просторных белых одеяниях. Время от времени один из них поднимался и, отойдя чуть в сторону, трубил в огромную витую раковину, увидев которую, Белозеров сперва радостно вскинулся, а потом разочарованно поник: опять не то, не то! Пора уж и утратить надежду...

Но тут же он встряхнулся, опомнился: где я, что происходит?!

Горели костры - от них было совсем светло. "Надеюсь, это не для того, чтобы меня зажарить", - не очень уверенно подумал Белозеров.

Не надо быть, конечно, ясновидцем, чтобы угадать, отчего заволновался европеец, ночью похищенный в открытом море с корабля и оказавшийся вдруг черт знает где, поэтому один из стариков сделал успокаивающий жест и произнес очень длинную фразу, из которой смутно знакомыми Белозерову показались только три слова; звучали они примерно так: "палайа", "потвиа", "наос". Мозг зацепился за них потому, что ощутил их фонетическую и морфемную отчужденность от остальных составляющих фразы, при том, что они все же были в явном синтаксическом ладу с другими словами. И с изумлением Белозеров подумал, что если бы старик обратился к нему на древнегреческом, то эти три слова означали бы: "древняя", "владычица" и "храм".

Заметив блеск понимания в глазах пленника, старик выжидательно замер, однако тут же догадавшись, что это случайность, перешел на дикую смесь английского и испанского. Белозеров еще больше изумился и попытался вникнуть в речь старика, изредка перебивая его вопросами и уточнениями. Ни его, ни старикова произношения нельзя было назвать оксфордским и кастильским, но они все же понимали друг друга, и Белозеров наконец-то узнал, что же и почему с ним приключилось.

Беандрике - имя того, кто первым на свет появился. Он жил

одиноко, и вот, одиночеством тем истомленный, пустился искать

себе пару. Но тщетно! Не смог он супругу найти под землей, на

земле и на небе: Вселенная ведь пустовала, и хладно мерцали

небесные своды, ни света не зная, ни тьмы.

Отчаявшись, в море спускался Беандрике даже! Уныло бредя

по пустыне подводной, он раковину вдруг увидел большую. В ее

глубине то темнело, то что-то светилось. И так уж она

оказалась прекрасна, что был очарован Беандрике ею - и вынес

ее на поверхность, а после отправился снова на поиски пары.

Напрасно!..

Однако, вернувшись из странствий бесплодных, Беандрике был

поражен: над хижиной бедной сияют и солнце, и месяц, и звезды,

вокруг зеленеют леса и поля расцветают, звериному реву

ответствует пение птичье, и плещется, рыба в морях, и в

озерах, и в реках!..

"Тут что-то неладно!" - подумал Беандрике хитрый, и, лишь

время настало, он лег и представился спящим.

Что ж видит?! Из раковины, что принес он когда-то из моря

пустого, вдруг вышла красавица, милая взору. Рекою струились

черные кудри, и ясные очи блистали, прельщая. Это была сама

Ночь, украшенье Вселенной, Ночь - начало всего, породившая

Утро и День...

Увидев ее, загорелся Беандрике жаром истомным. Схватил он

и крепко прижал к себе Ночь: хоть силой, но ласки добиться

намерен! Однако она сама вдруг раскрыла объятья ему, да столь

страстно, что с брачного ложа Беандрике с Ночью не встали

четыре недели! В ту пору шторма, ураганы голубили Землю, а в

небе вершились затменья светил.

Когда же Беандрике с Ночью объятья свои разомкнули, они

увидали, что страшною ссорой объяты и солнце, и месяц, и

звезды. Они нипочем не желали быть вместе на своде небесном!

Пришлось подарить солнцу свет, а месяцу, звездам - прохладу и

тьму. Печалило милых супругов такое светил несогласье. Одно

утешало их в горе: та бурная страсть богов - и людей на Земле

породила. И народ, что первым возник, беандрике звался от

века!

Именно так, беандрике, именовалось племя, среди которого по воле судеб оказался теперь Белозеров. Однако не на этих островах любили друг друга их прародители! Самые первые дети Беандрике и Ночи приплыли на Нирайя из более северных, дальних морей - все, что остались в живых... Из поколения в поколение передавались сказания о том, как родилась в океане огромная волна, которая покрыла величественный остров. Случайно спаслись только пастухи и их семьи, жившие высоко в горах. Племя беандрике было меньше другого, населявшего равнины острова, - могучего, богатого! Даже имя его стерлось из памяти ныне живущих... Кое-как собрали те, кто остался в живых, обломки дерева, связали плоты и отправились искать себе пристанища - или погибнуть в морях. Их приютили острова Нирайя.

Здесь переселенцы начали промышлять ловлей жемчуга, pearl [1], как сказал старик-жрец, прошлые дни ведающий, путаясь в английских и испанских словах; но еще четыре века назад ("Умерли четыре черепахи, держащие Землю"), когда визиты европейцев на острова стали слишком назойливыми, беандрике присоединились к дружелюбным им поату, коренным жителям Нирайя, - вместе легче выжить. Постепенно язык поату смешался с языком беандрике, сливалась и кровь двух племен. Только лишь некоторые исконные слова передавались из поколения в поколение жрецами Богини Ночи, и на этом наречии свершались обряды.

Еще до того, как умерли три черепахи, у берегов архипелага частенько стаивали испанские королевские суда, которые спускали на острова soldiers [2], а они отнимали у островитян всякую добытую жемчужину. И вот однажды Spaniard and somebody [3], выдававший себя за беандрике, совершили чудовищное святотатство, о котором невозможно и рассказать, потому что никто ничего толком не знает, - но черная тень его легла на судьбу островитян. Между ними начались раздоры, потому что в голоде, болезнях, бедности и прочих бедах поату теперь винили беандрике. Это по их вине Богиня Ночь изливает ныне в океан свои слезы и печаль, отчего ярые волны захлестывают берега! Поату даже пошли дальше проклятий. Это племя издавна славилось колдунами - насылателями болезней. Стоило колдуну раздобыть вещь, принадлежащую кому-то из беандрике, завернуть ее в сухой пальмовый лист и зажечь с одного конца, как владельцу ее делалось хуже и хуже, и подобно тому, как лист съеживался от жара, съеживался и крутился несчастный, а когда вещь сгорала совсем, угасал и ее владелец. Уже много и много беандрике погибло, от некогда могучего рода оставалась лишь жалкая горстка, когда agraviada [4] Богиня Всетемная Ночь сжалилась над своими потомками и явила знамение: настал роковой миг, настал la gravedad [5] - беандрике должны sacrifice [6] белого человека, похитив его с европейского корабля, и это искупит грех, свершенный триста лет назад белым, испанцем, и одним из беандрике. Именно поэтому самые ловкие мужи племени отправились ночью в море, к кораблю, который они приметили на рейде еще днем, бесшумно взобрались на палубу и первого же увиденного белого, который, к счастью, задумался и ничего не замечал, а потому не поднимал шума, они связали, бросили вниз, в лодку, где его подхватили другие беандрике, и вот привезли на остров. А трубные звуки, раздирающие слух и нервы, не что иное, как оповещение колдунам, насылателям болезней, и всем остальным поату, что Богиня Ночь вот-вот будет умилостивлена, поэтому беандрике умоляют прекратить мучения несчастных жертв, сжигаемых на огне смертельных хворей!..