Елена Грушко - Венки Обимура

Не плыви, корабль, когда плывет он с тобою,

Хотя бы и дул попутный ветер!

Не скачи, конь, когда скачешь под ним,

Хотя бы бежал от врагов!

Не руби, меч, когда обнажит тебя он,

Сколько б ни свистало над его головой!..[4]

-- Так и будет,-- сказал он горько, обращаясь к Белому.-- А вот что с нами сделается, мне неведомо...

Неведомо было священнику, сколь сметлив и приметлив наводчик артиллерийский! Еще вчера, шныряя вокруг монастыря, углядел он забитое изнутри малое оконце почти вровень с землей, а нынче, пока тайком шарился по ходам и переходам, смекнул, что это-- окошко того самого подвала, где со времен Наполеонова нашествия скрыто оружие. Главное угадать было, а из простодушного командира Дубова Еремей давно уж веревки вил.

И вот через небольшое время упряжка примчала к монастырю трехдюймовку. Моргая от страха и всплескивая руками, засуетился у пушки заряжающий Никифоров. Ну и...

-- Заряжай! Наводи! Целься! По оплоту поповщины и контрреволюции! По змеиному гнезду! По врагам трудового народа! Огонь!

Никифоров украдкой перекрестился.

С третьего залпа цель -- окошко почти вровень с землей -- была поражена. Столетней выдержки порох, не отсыревший, не попортившийся, встретился с огнем. Раскололась земля, дрогнуло небо. Развалились деревянные стены, что без малого пятьсот лет освящали своим отражением воды широкого Обимура. Кресты взмыли к облакам. И в дыму-пламени никто не заметил, как пал с неба синий луч... Видел это лишь Ванюшка, да и он решил, что от слез нечаянных в глазах плывет.

* * *

Раздался мелодичный звон. Запись кончилась.

Егор снял с висков датчики, вынул из мнемографа зубчатый квадратик магнитной ленты.

Два воспоминания легли на одно, сплелись, перекрестились. И вот что получилось... Пленка представлялась Егору застывшей картинкой, в которую мнемограф вселил звуки, запахи, краски, заставил ее обрести жизнь -- и открыть то, что таится в темных, непостижимых глубинах памяти.

Да и в памяти Егора открылась пропасть былого. Он вспомнил и странноприимный монастырь, и приютившего его старого священника, и древние рукописные книги, и людей, нагрянувших в поисках оружия. Он вспомнил даже, что сказал ему тогда Куратор -- и что говорил Куратору он, еще не придя в себя после взрыва...

-- Что же ты не благодаришь меня? Опять я спасаю тебя от неминучей гибели. Какой еще Куратор оказался бы столь внимателен и расторопен?

-- Я мог бы избежать гибели без тебя, спастись с помощью превращения.

-- Да? Ну и во что бы ты превратился? В сороку? В ужа? Крысу?

-- А почему это тебя заботит?

-- Действительно! Мне-то что? Это ведь вовсе не я, а ты, Изгнанник, истратил уже два из трех отпущенных тебе превращений. Ты во власти неразумного восторга плюхнулся в реку в образе венка! Ты поддался неразумной жалости и принял облик какого-то монаха, чтобы умирающая дева уверилась, будто к ней явился ее возлюбленный. И тебе было бы суждено доживать ссылку в образе той сороки или крысы, которой ты обернулся бы. Помнишь? Последнее превращение необратимо! О, клянусь камнями Делаварии, ни у одного Куратора не было еще такого подопечного. Нет. С меня хватит. Слишком уж дорого я плачу за продление своей жизни, работая с тобой! И еще этот Труга... Буду просить отставку. Почему-то другому Куратору не достается так с другим Изгнанником!

-- Что?! Значит, Другой еще здесь!

-- Ты прекрасно знаешь, что за распространение информации о ссыльных мы можем быть подвергнуты наказанию. Опять останешься без связи на долгие годы.

-- Куратор! Ты знаешь, как я искал Другого среди людей и сколько потерял тех, в ком подозревал его. И сейчас была мгновенная надежда... Ее больше нет, а конец моим страданиям земным еще не близок. Так ответь же, смилуйся, Куратор! Жив ли еще Другой?

-- Да. Но прошу, прекрати опасные эти расспросы.

-- Ответь еще! Что станется с этими людьми?

-- Ты невыносим! Не Другой, так... Это ведь вне часа твоего прозрения! Это тоже карается...

-- Да хватит тебе. Пора бы уж понять, что слишком много видел я на Земле, и остыла душа моя к страху.

-- О... сейчас ты увидишь, что это не так, Изгнанник! Смотри!

И в прихотливой игре небесной явилось Изгнаннику жаркое лето, июнь -крес. Месяц этот на весь год урожай пророчит! Выходят тогда на берег Обимура старые старухи, из памяти коих еще не сгинуло слово заговорное, и заклинают ветер, оглядываясь при этом, не слышит ли кто чужой:

-- О Ветер-Ветрило! Ты не дуй-ка, не плюй дождем из гнилого угла, с юго-западу, не гони красавиц-огневиц с Неруси на Русь. Ты не шуми-не пыли, а подуй-ка, из семерых братьев Ветровичей старшой, теплом теплым, ты пролей на рожь-матушку, на яровину, на поля, на луга дожди теплые ко поре да ко времечку. Ты сослужи-ка, буйный, службу мужикам-пахарям на радость, ребятам малым на утеху, старикам со старухами на прокормление, а тебе, буйному, над.семерыми братьями набольшему, на славу!

Послушался старух буйный Ветер, не принес дождей из гнилого угла. Принес только птицу, птицу-Юстрицу. Оземь она ударилась, обернулась старой старухой -- дряхлой да горбатой, седой да косматой, с клюкой в руке.

Увидел ее Изгнанник и подумал: "Не дщерь ли это Иродова, Невея? Не зима ли посреди лета жаркого идет на Русь?" Но дымилась земля под ногами той старухи...

-- Кто ты? -- удивился он.

-- На меня, как на солнце, во все глаза не взглянешь,-- усмехнулась старая.-- Пойдешь дорогой моей -- и разглядишь со временем.

-- Далеко ль идти?

-- От горы Карпатской до Волги-реки. От северного студеного моря до южной горы Арарат,-- отвечала она.

-- Долго ль ходить будем?

-- Четыре годочка без малого. Ох, изболятся мои ноженьки, ох, приустанут мои глазыньки!.. Ну так идешь ли?

Глянул Изгнанник окрест и видит: несметные стада мышей на гумнах пасутся, голодный год суля; волчьи ватаги несутся по полям, падеж скота предвещая; стая черного воронья летит -- туча тучей! -- из-за леса, неся на крыльях повальный мор людской; а по полю озимому огонь перебегает, на яровое дымом тянет. Да что это, думает Изгнанник, что это мне чудится и почему?

-- Нет,-- сказал. -- Не пойду с тобой. С тобой идти -- твою ношу нести, твой хлеб есть, твои сны видеть. Я странник в этих землях, я -- в стороне.

-- В стороне не остаться, не отсидеться! -- усмехнулась старуха.-Вскоре свидимся!

Сказала -- и сгинула. Чует Изгнанник -- стужей веет, словно бы лето уже минуло и осень близка. Ночь на дворе. Тишь да темь стали такие, словно свет теперь -- только от звезд, словно ни огонька на всей земле. Тихо, только ветер шепчет уныло. Нет, не ветра это шепот -- слышит Изгнанник голос человеческий:

-- Откройте, отворите ради Бога! Откройте...

-- Кто, кто там? Кто в ночи шарится? Ступай подобру-поздорову!

-- Помогите! Спасите, укройте!