Александр Казанцев - Иноземлянин(Альсино)

Нам не стоило показываться в таком виде над шумными улицами, и я предпочел перелететь реку, укрыться в лесу.

Почувствовав себя в полете, Оля раскрыла глаза и прошептала мне на ухо:

— Какой восторг! А они, помните, только на миг застывали в воздухе. — Она имела в виду танцовщиков, которыми мы недавно восхищались.

Теперь мы летели над рекой. Она казалась темной и густой, и в ней поблескивали отражения огней набережной. Лесистый склон другого берега приближался к нам. Я разглядел там какое-то сооружение. Оля поняла меня без слов.

— Это лыжный трамплин. Сейчас пустует, — прошептала она.

Избегая появления среди людей, как бы спустившись с неба, я решил не пугать их и добраться до этого сооружения. Пришлось подняться выше крон деревьев и поравняться с верхней площадкой, откуда лыжники бросались вниз, разгоняясь для прыжка.

Там, высоко, мы и опустились, почувствовав опору под ногами.

Аура вместе с обнулением масс исчезла, но Оля еще продолжала прижиматься ко мне, хотя надобность в совместной микровибрации клеток наших организмов уже отпала.

— Как это было замечательно! Ах, Альсино! Я готова еще раз пережить весь этот позорный ужас, лишь бы снова стать такой счастливой! Правда-правда!

— Здесь должна быть лестница, по которой лыжники поднимаются сюда. Мы могли бы по ней спуститься.

— Спускаться? Сразу? Давайте побудем еще здесь. Отсюда такой чудесный вид на город. Посмотрите! Волшебно!

Перед нами была излучина реки, окаймленная, как драгоценными камнями в ожерелье, цепочкой горящих фонарей. А за ними опрокинутым звездным небом рассыпалось море огней.

Но я подумал не о красоте зрелища, а о сомнительной целесообразности такого скученного поселения людей. Так жили немыслимо далекие наши предки. Ныне у нас не осталось былых городов. Люди расселились по маленьким домикам в живописных уголках природы. Они или возделывали землю, или трудились в приближенных к ним цехах рассредоточенных заводов. Цеха связывались воедино подземными электромагнитными трубопроводами.

Я ни на минуту не забывал, зачем я в этом иномире, где люди так неразумно живут и уродуют его.

Но Оля с восторгом смотрела на это скопище жилищ, огни которых так нравились ей, а я… любовался ею.

— Альсино, — обратилась она ко мне, закинув руки за голову и смотря уже не на город, а в небо. — Хотите, я спою вам сонет, который я пела у нас на веранде на рассвете, перед тем, как встретиться с вами?

Не меняя мечтательной позы, Оля пропела запомнившиеся мне строчки:

Надо ли говорить, какое волнение вызвал у меня этот сонет и нежная, открывающаяся мне девушка! Это была, пожалуй, минута истинного счастья! Я уже не мог думать о сопоставлении миров…

С неохотой отыскал я лестницу для спуска. Не хотелось снова оказаться на земле, над которой мы как бы продолжали парить…

Внизу, у последней ступеньки нас поджидал разъяренный бородатый и седой сторож.

— Как это вас угораздило туда прошмыгнуть мимо моего носа? Бесстыдники! — накинулся он на нас. — Кустов вам мало, что ли?

— Дяденька, вы нас простите, — стала умолять его Оля.

— В милиции прощать будут. Там добреньких поищите, — с непреклонной суровостью ответил бородач. И добавил возмущенно: — Безобразники! Хулиганье последнее!

— Так мы от хулиганов и спасались, — уверяла Оля.

— И для вранья надо меру знать! Здесь на полкило метра вокруг человека не видать, а она от хулиганов спасалась, бедняжка! Знаем, зачем на вышку лазили, уюта искали. Тоже мне, Ромео с Джульеттой, — щегольнул он в конце своей эрудицией.

Тут Оля неожиданно бросилась к бородачу, обняла его и расцеловала в обе щеки.

— Это вам за Ромео и Джульетту! — объявила она оторопевшему стражу порядка.

Растерявшись, он что-то бурчал себе под нос и заключил:

— Ладно уж, коли так! Отпущу вас, ежели впрямь по любви. Только в другой раз гнездышко себе пониже выбирайте, не на такой высоте, откуда слететь-то не сможете. А сейчас проваливайте, пока не передумал!

Оля потащила меня за руку:

— Как он здорово сказал про нас! Все верно, не знал только, что мы и слететь могли бы. Правда-правда? Вот такие у нас люди разные на противоположных берегах одной реки. Пойдемте. Здесь недалеко метро «Университет». На электричку успеем.

Так закончилось мое знакомство с театром и с теми, кто наслаждался искусством и кто был и вне искусства, и вне культуры вообще.

Какой странный, неодинаковый мир! Когда, наконец, я смогу полностью понять его?

— А вы знаете, Альсино, — смеялась Оля, — я сверху видела как хулиганье попадало со страху, а некоторые пустились наутек. Смешно. Правда-правда!

Мне не было смешно. Скорее, тревожно. Я понял неизбежность участия Оли в полете в наш мир. Его традиции были для меня законом.

За это послесловие отважилась взяться я, Оля Грачева, о которой Альсино так неоправданно хорошо пишет. Мне даже стыдно, но пропустить хотя бы одно его слово я не имею права! Документальность записок, ясность чувств Альсино должны убеждать, что он предупреждает людей о крайне важном. Боюсь, однако, что внять его призывам тем, кто считает, что «после нас хоть потоп», будет не просто.

Но почему появление Альсино осталось незамеченным, хотя журналисты и прорвались к нему? Ответ прост. Это совпало с грозными днями, когда на улицах Москвы грохотали танки, и газеты, упомянувшие о нем, просто не вышли, были запрещены. А потом круговорот событий не оставил места для неправдоподобного сообщения о каком-то «мистификаторе». Участников же встречи с ним в подземном зале тщательно отобрали, и они разошлись, уверенные, что «пришельцем» занялись психиатры.

Я бесконечно благодарна Юре Кочеткову, с которым мы встретились на баррикадах перед устрашающими танками. Увидев, что я замерзла в ночной сырости, он провел меня в Белый Дом.

В пустынных коридорах встречались вооруженные люди, усталые, но приветливые.

В одной из комнат мы задержались.

На жестком диване, в разных его углах, дремали два человека. Я сразу узнала в одном из них великого музыканта. Он, как мне показалось, держал в руке гриф своей покоряющей виолончели. Приглядевшись, я поняла, что это автомат…