Светлана Ягупова - Твой образ (Второе лицо)

— Иван Игнатьевич совсем не тяготился своей внешностью, — поняла его состояние Октябрева.

— Еще бы, — вскинулся он. — Привык к ней с пеленок, а тут…

— Есть люди гораздо некрасивей. А Иван Игнатьевич был даже симпатичным. Но вы портите его.

— Каким же образом? — опешил он.

— Зачем сутулитесь, оглядываетесь по сторонам, точно украли курицу? Говорят, вы были красивы. Однако не считаете же всерьез, что своими успехами обязаны внешности?

Эта мысль никогда не приходила ему в голову. Несомненным было одно — до сих пор жизнь цвела для него праздником. И вот все рухнуло. Потеряв свое бренное тело, он не только заодно потерял привычные радости, но и очутился в каком-то странном вакууме. Предстояло заново знакомиться с матерью, женой, друзьями или навсегда лишиться их. Да что там, нужно было познать самого себя!

Всего полтора месяца назад его одолевало банальное любопытство — каково будет человеку в подобной ситуации? Ой был не прочь оказаться в роли путешественника, открывающего новые материки, но уверенного в благополучном возвращении домой. Здесь же возврата не было.

Искус ученого толкал его на исследование собственных ощущений, но какой-то желчный тип закрывал на все глаза и нашептывал: «Не превращай себя в подопытное шимпанзе. И вообще пошли всех к черту!»

Однако хотел он того или нет, ему не удавалось избежать самонаблюдений. С самого утра будто кто включал в нем анализирующее устройство. Вот он открывает глаза, и сразу дает знать о себе легкая бородулинская близорукость. Однако она не мешает подмечать то, к чему раньше был равнодушен. Например, его теперь очень занимало соответствие между внешностью и характером. «Прекрасный твой образ телесный… Твой образ телесный…» — прокручивалось в голове навязчивой пластинкой. И тут же всплывало брюсовское; «Есть тонкие властительные связи меж контуром и запахом цветка». Быть может, главная его беда не в том, что теперь не будет узнан близкими, а в этих порванных связях? Диссонанс между сознанием и той камерой, в которую втиснули его, был так явствен, что порой казалось, сама душа охает и рвется из тщедушного тела.

Должно быть, в организме скапливались излишки адреналина, потому что такой пустяк, как смех из детского отделения или брошенная кем-то в распахнутое окно палаты ветка акации, вызывали подозрительное пощипывание в глазах.

— Бородулин не грешил стихами? — поинтересовался он у Октябревой.

— Не знаю. Но натура у него была поэтическая. — И стала длинно рассказывать, каким Иван Игнатьевич был чудесным отцом и мужем, как ученики профтехучилища, где он преподавал фотодело, обожали его за фантазию и остроумие. Выяснилось, что Бородулин увлекался микросъемкой и, скажем, засияв с искусной подсветкой поверхность обыкновенного сухаря или лесного гриба, получал совершенно фантастические пейзажи. Потом давал им названия вроде «Планета красных бурь», «Цветы Сатурна», «Космический ливень». А описывая ребятам фотографии, сочинял чуть ли не поэмы в прозе. Работы его несколько раз экспонировались на выставках в Москве.

Любопытным показалось сообщение о том, что характером Бородулин обладал веселым и добрым. Было не совсем ясно, как можно веселиться в такой оболочке? Некторов не только не уважал эту бледную рыхловатую массу, но порой сознательно причинял ей всякие неудобства. Если раньше купался под душем два раза в день, то теперь, даже когда отменили постельный режим, не ходил в ванную по неделе. Самая же черная тоска подступала в минуты, когда смотрел на себя как бы со стороны. Лютой ненавистью начинал ненавидеть бородулинское тело: больно щипал руки, давал ему пощечины, колотил руками в грудь.

Сознание того, что истязает не кого-нибудь, а самого себя, пришло не сразу. Его «я» металось в чужом теле в поисках спасительного выхода до тех пор, пока однажды не натолкнулось на собственный взгляд. Он жадно всмотрелся в него и вдруг впервые увидел его страдающую глубину. «Кто ты?» — сдавленно вскрикнул он. Отражение грустно молчало.

В этот день открылась ему старая как мир истина. Раньше он знал ее умозрительно, теперь же прочувствовал всем своим новым существом: каждый человек — непознанная вселенная Что из того, что Октябрева теперь ежедневно рассказывает о Бородулине, его вкусах, чертах характера? Все равно с самого утра на него обрушиваются пустячные и серьезные вопросы; как Иван Игнатьевич поднимал с постели свое тяжелое теле? Кого любил и ненавидел? О чем мечтал, думал? Уж наверняка перед зеркалом ему не приходило на ум подмигивать себе и петь нечто подобное стихам Верочки Ватагиной, тешившим самолюбие. Что же тогда было его душевным двигателем? Судя по рассказам Октябревой, Бородулин был неплохим человеком. И вряд ли те чужие, темные силы, мысли, чувства, которые сейчас бродят в нем, порождены бородулинским телом. Скорее — это то собственная реакция на внешность бедного Ивана Игнатьевича. «Бедного», Однако он впервые пожалел Бородулина. Но гораздо большая жалость у него к самому себе. Инкогнито. Маска. Человек-невидимка. Вот кто он теперь. Долго ли это будет иссушать его мозг и душу?

— Хотите мне помочь? — обратился он к Октябревой, уверенный, что сейчас все готовы по первому его свисту свершить для него невозможное.

Октябрева так и подалась вперед.

— Достаньте приличную одежду, чтобы я мог выйти в город.

— Зачем? — опешила она. — Не рановато ли?

— Нет. — И тихо, с какой-то детской беззащитностью пояснил; — По маме соскучился, хочу навестить.

— Но как же…

— Представлюсь другом ее погибшего сына.

— Может, лучше пригласить ее?

— Ни в коем случае!

— Ладно, — согласилась она, поразмыслив. — Только одного не пущу. Не волнуйтесь, и не заметите, как буду охранять вас.

В один из суматошных операционных дней, когда, по соображениям Октябревой, вылазка Некторова в город могла пройти незамеченной, она принесла ему одежду, ботинки и, улыбаясь глазами, призналась:

— Люблю авантюры. Иван Игнатьевич тоже обожал всякие затеи и розыгрыши. В Новый год он перед дочками танцевал в костюме Арлекина — сам сшил. Вот, — она достала из сумочки целлофановый пакет. — Здесь парик, усы, бакенбарды. У подружки в театре взяла. А то, чего доброго, встретите кого-нибудь из друзей или родственников Бородулина.

— Молодец, сообразила, — похвалил он и стал гримироваться.

Ей было приятно услышать от него эти обыденные слова, произнесенные столь редким для него, спокойным тоном. Почудилось, что перед ней Бородулин. Даже прикрыла глаза. А когда встряхнулась, прогоняя наваждение, увидела перед собой незнакомца с легкомысленной шевелюрой, рыжими щеточками под носом и полосками бакенбардов на щеках.