Иван Афанасьев - Астральные битвы Второй Мировой

Во время недолгой поездки Юрий думал, как бы ему избавиться от единственного предмета, могущего стать уликой — собственного пиджака. Но достойной идеи так и не родилось. Оставалось надеяться, что следователи, хотя бы на первых порах, уцепятся за предложенную им версию.

Так и получилось. Посовещавшись, криминалисты доложили Фогелю, что русский, по-видимому, прав. Нападавший должен был хотя бы видеть, где находился в тот момент фон Клерст, а при зашторенном окне это невозможно. Рассмотрели они и вариант, при котором штору задернул сам преступник. Но в таком случае барон неизбежно бы заметил нападавшего хотя бы за минуту и смог бы защитить себя.

Оставался единственный подозреваемый — таинственный генерал-инспектор, документальных свидетельств пребывания которого в городе так и не нашлось. Если бы сам Ульрих не упомянул за несколько дней до гибели, что по приказу из Берлина к нему временно поселили какого-то генерала, можно было подумать, что его и вовсе не существовало. Запрос в столицу ничего не дал, безрезультатными оказались и поиски на дорогах.

А ОН тем временем ехал на восток, обгоняя военные колонны. Часовые на пропускных пунктах отдавали честь его генеральскому мундиру, не спрашивая никаких документов, а когда запыленная машина скрывалась из виду, напрочь забывали и о ней, и о пожилом генерале.

Через несколько дней доктор Шульц получил категорический приказ Раунбаха: немедленно возвращаться к месту службы. По мнению его людей, отслеживающих информационное пространство, в Восточной Пруссии вновь объявился Тополь. Раздираемый противоречиями — необходимостью исполнять приказы начальства и необъяснимым внутренним желанием остаться — мрачный и постаревший Шульц в компании Кондрахина и Рейнгарта отбыл в Кенигсберг.

Ехали поездом, везущим раненых и отпускников. Шульц захватил отдельное купе и сразу запер дверь изнутри.

— Чем меньше людей вас видит, тем лучше, — объяснил он. — Когда что потребуется, доложите.

Состав шел медленно, подолгу застревая на полустанках, чтобы пропустить встречные воинские эшелоны. Однажды простояли почти пять часов в чистом поле. Выяснилось, что западнее, в белорусских лесах, партизаны пустили под откос поезд. Его искореженные останки Юрий и Николай Павлович смогли вскоре увидеть из окна вагона. Наверное, это было самое отрадное для них зрелище с момента возвращения на Землю.

Шульц сидел напротив русских, насупленный и загадочно-молчаливый. Юрий подумал, что доктор просто боится путешествия по военным дорогам, и не стал прибегать к зондированию его мыслей. Однако, Кондрахин ошибался: доктор решал весьма щепетильную задачу.

Сам не обладая мистическими способностями, Шульц относился к их носителям безо всякого скепсиса. Он был одним из немногих, кому полагалось ведать о результатах невидимой работы. Теперь он вез в Германию Йоханссена, несомненно, превосходящего по своему потенциалу любого из группы Раунбаха. В этом его полностью убедил эксперимент в Смоленске. Доподлинно знать, о чем думает, что замышляет тот или иной человек — не это ли путь к могуществу? Но как утаить от шефа истинные способности Йоханссена, этого Шульц пока не знал.

Кенигсберг встретил их затяжным моросящим дождем. Все было серым: и небо, и вокзал, и дома, и люди. На площади у вокзала их ждала машина. Пожилой водитель, не поприветствовав приезжих и ни о чем не спросив Шульца, немедленно вырулил с площади на прилегающую улицу.

В дороге Юрий и Николай Павлович то и дело крутили головами, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть, но серый дождь поглотил город. Рейнгарт дважды пытался о чем-то спросить Шульца. После второго вопроса доктор коротко приказал ему заткнуться.

Трехэтажный особняк с острой черепичной крышей, прячущийся среди каштанов за высокой металлической оградой оказался конечной точкой их путешествия. Шульц надавил кнопку электрического звонка.

Открыть им вышел высокий, белокурый молодой человек лет двадцати пяти, которого Юрий поначалу посчитал охранником. Но тут же, видя, как подтянулся доктор Шульц, понял свою ошибку.

— Доклад потом, — жестом остановил молодой немец Шульца, — а сейчас проводите сотрудников в отведенное им помещение. Я приму их в двадцать часов, до этого, извините, слишком занят.

— Сотрудник — один, — спешно сказал доктор, — а второй, — он кивком головы указал на Николая Павловича, — переводчик.

— Да, растет наша группа, — рассеянно произнес молодой, повернулся и зашагал к крыльцу.

Глядя со спины, ему можно было дать все шестьдесят.

— Жить будете вдвоем, — объявил Шульц, когда они поднялись на второй этаж, — душ и туалет за этой дверью. Столовая внизу. Обед нам привозят, захочется перекусить дополнительно — найдете сами. Прислуги здесь нет.

— Ну, что, дядя Коля, жизнь как будто налаживается? — спросил Крндрахин, когда Шульц вышел.

Николай Павлович, пристраивая под койкой выданный немцами чемодан с вещами, скептически промолчал.

Вечером их вызвали к Раунбаху. По пути Юрий успел шепнуть Рейнгарту:

— Постарайтесь прощупать их мыслеполя.

— Я делаю это непрерывно, — так же шепотом отозвался Николай Павлович, — весьма средненькие всплески. Интересующий нас объект здесь не присутствует. Хотя общий фон очень насыщенный.

Сопровождающий их один из обитателей особняка распахнул дверь в просторный зал. За длинным прямоугольным столом сидели десять человек во главе с Раунбахом. Среди них находился и доктор Шульц.

— Ну, вот, вся команда в сборе! — удовлетворенно воскликнул Раунбах. — Позвольте, господа, представить: Юрий Йоханссен, чтец мыслей, с переводчиком. Присаживайтесь, не стесняйтесь. Руки по швам у нас держать не принято, да и "хайль" кричать не обязательно.

Такое вступление очень не понравилось Кондрахину. Чем непринужденнее обстановка, тем труднее держать себя в рамках выбранного образа. Он даже предположил, что все это инсценировано специально для него, но вскоре поневоле отбросил эту мысль.

Раунбах не просто выглядел усталым. Он вымотался до предела. С того дня, как ему доложили, что в Пруссии вновь объявился Тополь, он спал не более трех часов в сутки. В таком же ритме жила и вся его группа, к тому моменту уже интернациональная по составу.

— Ну, Мирча, — обратился он к довольно молодому человеку с глубокими залысинами и внимательным взглядом темно-карих глаз в сеточке морщин.

Тот с минуту вглядывался в невозмутимое лицо Кондрахина, после чего развел руками:

— Ничего не понимаю. Видимо, доктор Шульц что-то напутал. У юноши абсолютно никаких проблесков. Зато у его переводчика… Солидно, однако!

— Шульц, как это понимать? Кто из них читает мысли?