Роберт Сойер - Вспомни, что будет

— Arret! [10] Стоять! (фр.)

Робот замер и сразу же уполз под стол.

Молодой человек обернулся. На вид ему было лет девятнадцать-двадцать. На правой щеке у него красовалось что-то вроде анимированной татуировки — изображение молнии. Эта молния сновала по лицу юноши: делала пять скачков и возвращалась на место. Цикл повторялся снова и снова.

А потом он повернулся левой стороной лица. Ужасающее зрелище. Были видны все мышцы и кровеносные сосуды. Казалось, он обработал кожу каким-то химическим реагентом, и она стала прозрачной. Правая рука молодого человека была затянута экзоскелетной перчаткой. Длинные механические пальцы заканчивались блестящими наконечниками, острыми, как скальпели.

— Я сказал: подбери! — гаркнул Гастон по-французски. По крайней мере, он услышал звучание собственного голоса, хотя не почувствовал, как произносит слова. — За твою одежду плачу я, так будь добр, заботься о ней!

Молодой человек зыркнул на Гастона. Гастон был уверен, что этот парень ему незнаком, но в нем угадывалось смутное сходство… с кем? Лицо парня было наполовину прозрачно, а потому судить было сложно, но… высокий лоб, тонкие губы, холодные серые глаза, орлиный нос…

Острые когти со свистом убрались в прорези на перчатке. Парень взял куртку большим и указательным пальцами — брезгливо, как будто делал грязную работу. Гастон пристально за ним следил. При этом он не мог не заметить, что кое-что еще в гостиной выглядит иначе. Книги на полках стояли по-другому. И томов явно стало меньше, будто кто-то основательно опустошил их фамильную библиотеку. По полкам передвигался другой робот, похожий на паука. Похоже, вытирал пыль.

В стене, на том месте, где раньше висела репродукция картины Моне «Мельница», теперь находилась ниша, в которой стояла статуэтка, напоминавшая по стилю Генри Мура… Но нет, там не могло быть никакой ниши. Эта стена была общей с соседним домом. На самом деле это было что-то вроде голограммы, висевшей на стене и создававшей иллюзию глубины. Но если так, иллюзия была на редкость реалистичной.

Двери гардеробной тоже изменились. Как только молодой человек подошел поближе, они открылись сами. Парень достал вешалку и повесил на нее куртку. Вешалку он убрал в гардеробную… и куртка тут же сползла с нее на пол.

Снова прозвучал сердитый голос Гастона:

— Марк, черт побери, неужели нельзя поаккуратнее?

Марк…

Марк!

Mon Dieu!

Вот почему парень показался ему знакомым.

Фамильное сходство.

Марк. Это имя они с Мари-Клэр выбрали для ребенка, которого она носила под сердцем.

Марк Беранже.

Гастон еще ни разу не держал этого ребенка на руках, не прижимал к плечу, не менял ему подгузники, и вот он — перед ним, взрослый мужчина. Пугающий, враждебный.

Марк устремил взгляд на упавшую куртку. Молния на его щеке продолжала сверкать. Он немного постоял и вышел из гардеробной. Двери за ним закрылись.

— Черт возьми, Марк, — выругался Гастон. — Меня просто тошнит от твоего пофигизма. Если будешь так себя вести, никогда не найдешь работу.

— Да пошел ты! — огрызнулся парень. Голос у него был гортанный.

Вот вам и первые слова ребенка: не «мама», не «папа», а «пошел ты».

Именно в этот момент, словно специально, чтобы развеять последние сомнения, в гостиную вошла Мари-Клэр.

— Не смей так разговаривать с отцом! — воскликнула она.

Гастон был потрясен. Да, это была Мари-Клэр. Безусловно. Но она больше походила на свою мать, чем на себя. Седые волосы, морщинистое лицо и пятнадцать килограммов лишнего веса.

— Да пошла ты, — сквозь зубы процедил Марк.

Гастон не сомневался в своей реакции.

— Не смей так разговаривать с матерью!

Он не разочаровал себя.

Прежде чем Марк обернулся, Гастон успел заметить выбритый участок у него на затылке. Туда была имплантирована металлическая розетка.

Наверняка это была галлюцинация. Это должна была быть галлюцинация. Но как она была ужасна! Мари-Клэр вот-вот должна родить. Несколько лет они пытались зачать ребенка. Гастон руководил учреждением, где можно было точнейшим образом скрестить электрон с позитроном, но почему-то его сперматозоиды упорно не желали соединяться с яйцеклетками Мари-Клэр, хотя эти клетки были в миллионы раз крупнее субатомных частиц. Но наконец это произошло. Наконец Господь им улыбнулся. Наконец Мари-Клэр забеременела.

И вот теперь, девять месяцев спустя, должен был появиться на свет их ребенок. Все эти занятия по методике Ламаза, куча планов, обустройство детской…

И вдруг этот дурной сон. Наверняка это был сон. Гастон почувствовал, как у него похолодели ступни. Самый страшный сон ему приснился в ночь перед свадьбой. Почему сейчас должно было быть иначе?

Но все было иначе. Все выглядело гораздо более реалистично, чем в любом из его снов. Он подумал о розетке в затылке своего сына, об образах, непрерывно закачиваемых в его головной мозг… Наркотик будущего?

— Отвяжитесь от меня, — бросил Марк. — У меня был чертовски трудный день.

— Да что ты? — съязвил Гастон. — День у тебя был трудный, вот как? Ты ужасно устал после того, как терроризировал туристов в Старом Городе? Не нужно было нам вмешиваться, тебе самое место в тюрьме, панк неблагодарный…

Гастон был потрясен: все, что он говорил, напомнило ему слова собственного отца. Примерно то же самое говорил ему отец, когда тому было столько лет, сколько Гастону сейчас. А ведь он тогда дал себе зарок: никогда не говорить ничего подобного своим детям.

— Гастон… — начала Мари-Клэр.

— Знаешь. Если он не ценит того, что получает от нас…

— Да на фига мне все это дерьмо, — презрительно буркнул Марк.

— Хватит, — вмешалась Мари-Клэр. — Хватит.

— Ненавижу вас, — процедил сквозь зубы Марк. — Ненавижу обоих.

Губы Гастона разжались. Он был готов что-то ответить, но тут…

…но тут он неожиданно оказался в своем кабинете в ЦЕРНе.

Передав сведения обо всех погибших, Митико Комура сразу вернулась в главный офис центра управления БАК. Она пыталась дозвониться до школы в Женеве, где училась ее восьмилетняя дочь Тамико. Со своим мужем, чиновником, занимавшим высокий пост в Токио, Митико была в разводе. В трубке постоянно звучал сигнал «занято», а швейцарская телефонная компания почему-то не предлагала автоматически уведомить Митико в том случае, если линия освободится.

Ллойд стоял рядом с Митико. Наконец она устремила на него полный отчаяния взгляд.

— Не могу дозвониться, — сказала она. — Я должна туда поехать.

— Я поеду с тобой, — не раздумывая, ответил Ллойд.

Они выбежали из здания. Был теплый апрельский день. Солнце уже коснулось линии горизонта. Вдалеке темнели горы.

«Тойота» Митико была припаркована поблизости, но они решили поехать на «фиате» Ллойда. За руль сел Ллойд. Они выехали из ЦЕРНа, миновали высоченные цилиндрические цистерны с жидким гелием и оказались на шоссе, идущем через городок Мейран, к востоку от ЦЕРНа. Они увидели несколько машин, стоявших на обочине, но все выглядело не страшнее, чем после зимних заносов, которые в этих краях изредка случались. Правда, сейчас никакого снега не было.