Олег Никитин - Стеклянная пыль

— А пока подготовься к путешествию — еда, лошади и так далее.

Лорк поспешно удалился, пока я не сообразил свалить на него что-нибудь еще, а я занялся своим оружием. Осторожно раскрутив рукоятку и вынув из специального паза одну из своих старых призм, я с трудом поместил на ее место новую, семигранную. Ощущение невероятной силы передалось мне через ладонь, когда я направил острие в толстую деревянную плиту, стоявшую в углу и предназначавшуюся специально для таких случаев. В тот же миг на ее бугристой, опаленной многочисленными тепловыми молниями поверхности задымилось маленькое, размером с ноготь, круглое пятно. Я вновь почувствовал себя уверенно: ничего легкого или приятного в грубом разрезании плоти несчастного голодного волка не было.

Я резко изменил характер излучения с узконаправленного на рассеянный, опасаясь задохнуться в дыму. Тот стал постепенно просачиваться сквозь вытяжное отверстие в стене, рядом с потолком. Я зачем-то несколько раз взмахнул клинком в попытке смоделировать удар, покончивший с мохнатым хищником, но быстро бросил это глупое занятие. Спрятав оружие в ножны, я покинул комнату и не торопясь обошел замок, разглядывая старые портреты и родные потеки на древних каменных стенах, повидавших за многие столетия и триумф, и запустение. Едва научившись ходить, двадцать шесть лет назад, я постоянно залезал во все доступные уголки строения и прилегающей территории. С узкой винтовой лестницы в левом крыле я даже как-то раз скатился, сильно вывихнув плечо, когда мне было года четыре или около того. Помню, мать долго охлаждала мне ушибленные места своей призмой, шмыгая носом. Примерно через год она пропала, как мне сообщили — уехала на север по поручению Вольдемара, и я никогда больше ее не видел. Когда я стал постарше, то решил, что она умерла, и этот факт просто-напросто скрыли от меня, но сколько ни пытался расспрашивать отца об этом, неизменно получал твердые уверения, что она по-прежнему жива. И больше он мне ничего не говорил, а слуги, разумеется, молчали как рыбы — трудно представить себе последствия, посмей они ослушаться своего хозяина.

И тут я подумал, что сейчас могу спросить у кого угодно, что произошло в действительности, и вправе ожидать правдивого ответа. В порыве вдохновения я, кроме того, сообразил, что даже не помню ее имени.

Я спустился по пресловутой лестнице и заглянул на кухню, где уже не чадили поленья. Как обычно осенью, Франц, повар-распорядитель, руководил заготовкой припасов на зиму — разнообразных грибов и овощей, приобретенных в городе у семейного поставщика. Он абсолютно никому не доверял это хитрое дело, не по разу проверяя состав ингредиентов и в особенности количество соли, насыпаемой в бочонки.

Я отозвал Франца в кладовку и без предисловий спросил его:

— Как звали мою мать и что с ней случилось?

Он опешил, подыскивая слова, и наконец выдавил из себя вполне вразумительный ответ:

— Все называли ее леди Ульвией, милорд. Но милорд Хенрик, ваш отец, никогда никому не говорил, почему она не вернулась с ним из столицы тогда, когда покинула нас. Это правда, сеньор. С тех пор она никогда не возвращалась в поместье, и никто из нас не видел ее.

Не было причин не верить старому Францу, и я вышел из кухни, решив, что если кто-то и может что-либо знать, так это только Вик. Но беглый осмотр замка и опрос двух попавшихся по дороге слуг не дали результата. Возможно, кроме того, момент для восстановления исторической истины был выбран мной не слишком удачно. В конце концов, завтра я еду в столицу и смогу расспросить Реднапа, если к тому времени обстановка в стране не обострится настолько, что я буду не в состоянии интересоваться чем-либо еще.

Утром мы начали наш неблизкий путь, тепло простившись с маленькой группой остающихся в замке — Виком и его командой, Францем и еще несколькими слугами. Въехав на пригорок, я обернулся и посмотрел на темное громоздкое здание, где прошла большая часть моей жизни и где витал дух моих предков, не вытравленный годами небрежения и отсутствия подлинного хозяина. В морозной дымке, в нескольких милях ниже по течению реки, виднелась обветшалая каменная стена, окружавшая главный город герцогства, и кубики домов за ней. Все те же вековые ели, среди которых пряталось семейное кладбище, подступали к южной ограде замка. Я знал, что от нескольких из них остались лишь пни, и только эта невидимая отсюда деталь указывала на приход нового времени. Я вглядывался в эту знакомую до мелочей картину так, будто не особенно надеялся когда-нибудь сюда вернуться.

Матильда, отдохнувшая и подкрепившаяся отборным зерном, позабыв ночные страхи, бодро несла меня по мерзлой пустынной дороге. Лорк скакал рядом, ни единым словом не обмолвившись с момента отъезда из замка, справедливо полагая, что в случае необходимости я сам обращусь к нему.

В течение трех дней мы быстро двигались на запад, как правило, без остановок минуя придорожные селения и городки, по мере приближения к столице становившиеся все более многолюдными. Тем не менее местность на протяжении большей части пути оставалась дикой и почти необжитой. Несколько раз нам попадались группы подозрительно выглядевших путников, явно промышлявших разбоем, но нашу маленькую команду они обходили стороной, не рискуя связываться с вооруженными всадниками. На второй день пути выпал снег и накрыл белым покрывалом остатки вымерзшего урожая, обозначив тем самым ранний приход зимы. На ночь мы останавливались в тавернах, хозяева которых были мне хорошо знакомы после моих многочисленных поездок по Западному тракту. Одна характерная примета времени постоянно бросалась нам в глаза — повсеместно вдоль дороги торчали пни, оставшиеся после хаотично проводившихся, формально незаконных вырубок леса. Затерявшееся в веках искусство использования огня вновь возродилось. Зная о проблемах с энергией, я захватил из дома часть имевшихся у меня старинных денег с портретом какого-то предка Вольдемара, и в пути выяснилось, что монеты уже успели стать наиболее ходовым видом наличных расчетов, хотя никто даже не знал, как они называются.

Мертвые неподвижные механизмы, раньше исправно убиравшие урожай, моловшие зерно, выделывавшие ткани, обрабатывавшие камень и дерево, черными запорошенными остовами возвышались в полях и на подворьях, на лесопильнях и в каменоломнях.

Поздним вечером третьего дня, подгоняя обессиленных лошадей, мы въехали на окраинный постоялый двор в столице. Даже здесь деньги уже получили распространение, и нескольких монет хватило, чтобы нам принесли два приличных куска говядины и выделили двухместный номер. Ни хлеба, ни овощей не подавали ни за какие деньги, а мясо имелось лишь потому, что в окрестностях активно забивался скот, при такой бескормице так или иначе обреченный на вымирание.