Георгий Гуревич - Ия, или Вторник для романтики

Алеша обо всем этом рассказывал с увлечением, даже с каким-то умилением, радуясь и успехам и ошибкам машины. Ошибки ему даже казались полезнее, указывали на упущенные тонкости. Ия же твердила одно:

- Все-таки машина остается машиной. Не узнала самого близкого знакомого по половине лица! Никакой младенец, самый крошечный, не ошибется так глупо.

- А вы понаблюдайте младенцев, - сказал Алеша, ничуть не обидевшись. Сравните восьмимесячных, годовалых, двухгодовалых. Ведь они тоже начинают с нуля - с абсолютнейшего. Мы, взрослые, забываем всю меру их незнания. Машина где-то на этом уровне. Попробуйте уточнить.

Ии легко было выполнить совет. Она жила в многолюдном квартале новостроек. Младенцы любого калибра дремали, гулькали или хныкали в садике под окнами, и любая соседка охотно поручала ей свое чадо, чтобы сбегать в магазин на углу, посмотреть, что завезли туда. У Ии был громадный выбор подопытных кроликов под голубыми и розовыми одеяльцами.

Проявляя холодную жестокость, Ия напугала, откровенно напугала семимесячную девчушку злобной гримасой. Та заревела протестующе. Ия, сама чуть не плача от сочувствия, взяла обиженную на руки. Девочка затихла, только головкой вертела. Озиралась в поисках страшного лица, прижимаясь к теплой надежной груди. Лицо, грудь и чужая тетя не сливались у нее в единое целое.

В другой раз, собрав двухгодовалых детишек, Ия устроила им экзамен.

- Что это? - спросила она, указывая на луну.

- Теп, - сказал самый бойкий ("Хлеб" на его детском языке).

То есть луна показалась ему похожей на хлеб. О том, что ломти не вешают на небо, он еще не знал.

С трехлетним, самым сообразительным из компании, Ия пошла гулять по набережной. Возможно, парнишка впервые увидел реку, мосты, самоходные баржи, речные трамваи. Он был потрясен, увлечен, захвачен.

- Хоцю гулять там, где ловно (ровно), - потребовал он, потянувшись к лестнице.

Откуда он мог знать, трехлетний, что люди не могут ходить по воде, как посуху.

Но этот уже знал, что ломоть, висящий наверху, называется луной. На вопрос: "Где небо?" - показал пальчиком вверх. И поинтересовался:

- На даце (даче) тоже небо?

И машину спросили про небо. Та ответила скучнее:

- Небо - это верхняя часть карточек.

Увы, с миром она знакомилась по картинкам. Дети, даже самые комнатные, все-таки сначала видят комнату, а потом уже книжки с картинками.

Усвоив существительные, названия предметов, машина начала изучать прилагательные, прежде всего цветовые.

Абрикосовый, агатовый, аквамариновый, алебастровый, алый, аметистовый, апельсиновый, багровый, белый, бирюзовый, бордовый, брусничный, бурый, васильковый, вишневый, голубой (голубиный), гороховый, горчичный, гранатный, желтый и т.д. Не стоит приводить здесь все слова вплоть до буквы "я". Машине разрешалось и самой определять оттенки с помощью суффикса "овый". Немедленно она предложила "наташевый" цвет - цвет загорелых рук и "алешевый" - голубовато-зеленовато-серый - цвет Алешиного рабочего халата.

Машине сообщили также профессиональные названия из жаргона художников (кобальт, кармин, ультрамарин, кадмий, охра светлая, красная, сепия, сиена жженая), цвета текстильные (мов, электрик, сомон, гри-перль), масти лошадей (буланая, вороная, гнедая, игреневая, караковая, пегая, саврасая, сивая, соловая, чалая, чубарая) и цвет волос: блондинки, брюнетки, шатенки, светло- и темно-русые, рыжие, седые, крашенные хной, басмой и под седину, в сиреневый и голубой цвет. Машина все это запомнила быстро, но, стремясь к точному определению оттенков, долго еще путала, какие слова полагается употреблять. Описания у нее получались примерно такие:

"Наташа приехала в русом автобусе. Наташа - женщина саврасой масти, кожа у нее наташевая, глаза алешевые, платье - кадмий желтый, носки брюнетки, туфли киноварные".

Когда слова были приведены в порядок, машина отправилась сдавать первый экзамен в Музей изобразительных искусств, что на Волхонке, против зимнего бассейна.

В ассирийском дворике машина обратила внимание на крылатых быков. Безошибочно определила цвет изразцов. В итальянском зале осмотрела конные статуи кондотьеров, сказала при этом:

- Люди и лошади оливково-зеленой масти.

Долго стояла перед копией Давида, забросившего пращу на плечо; высказалась:

- Человек-гигант из белого материала, твердый, неподвижный, машина, не умеющая говорить.

Растущая толпа свидетелей аплодисментами отмечала все удачи и неудачи кибернетического младенца. Затем через готический портал машина проследовала в картинную галерею и там опозорилась на глазах уже покоренной, уже сочувствующей публики.

- В деревянной раме натянуто полотно. На нем пятна неопределенной формы, - заявила она перед первой картиной.

- Неопознанный предмет, - глядя на аппетитный фламандский натюрморт.

- Неопознанный предмет, неопознанный, неопознанный... - твердила она, переходя от полотна к полотну. Иногда добавляла: - Наложена краска картинового цвета.

"Картиновый" произносила по буквам, как бы знакомя со словом, созданным самостоятельно.

Веселый смех сменился снисходительными усмешками. Зрители расходились, пожимая плечами, разочарованные, но и довольные тем, что лишний раз убедились в превосходстве человеческого, своего собственного разума.

- "Пятна неопределенной формы". Высказалась тоже! Каких малышей приводят и те узнают, где дядя, где тетя.

Пристыженный Алеша, прервав испытание, погрузил машину в "темно-русый" автобус.

А дома, в родной лаборатории, машина обрела прежнее мастерство, безошибочно определяла цвета на репродукциях тех же картин.

Где же дефект?

- Что такое картиновый цвет? - догадался спросить Алеша. - Назови в этой комнате предмет картинового цвета.

- Не вижу, - сказала машина.

Света, Марина и Наташа привезли из своих домов все картины, какие нашлись. Но ни на эстампах, ни на гравюрах, ни на акварелях, ни на этюдах знакомых художников картинового цвета не нашлось. Всю неделю возились, предлагая машине всевозможные литографии. В понедельник Алеша попробовал показать машине спектр. И вот тут картиновый цвет обнаружился. Он оказался в дальнем ультрафиолете, за пределами человеческого зрения. Глаза машины, в отличие от человеческих, воспринимали эти лучи. И как выяснилось на другой день, именно этот участок отражало потемневшее масло старых полотен. Все они казались машине одинаково ультрафиолетовыми (картиновыми).

И вечером, это был уже шестой вторник, Алеша с удовольствием докладывал Ии, что тайна картинового цвета раскрыта. Суть в том, что у машины и человека по-разному устроены глаза, не совсем точно совпадает цветовое видение.

Ия пожала плечами:

- Не понимаю, Алеша, чему ты радуешься? (К шестому вторнику они уже перешли на "ты", перешли как старые знакомые. Условились же: никакой любви, ни поцелуев, ни флирта.) Не понимаю, чему радоваться. Ты сделал неудачные глаза, не человеческие, лишний раз подтвердил, что машина не похожа на человека, не может служить моделью. До цели еще дальше, чем думали. Неделя ушла впустую, на поиски маленькой ошибки.