Яков Левант - Космический ключ

– Чуточку книжно, но безусловно правильно, – одобрил профессор. – Признаться, для меня это большой сюрприз. Не рассчитывал на такую обстоятельную подготовленность.

– Я с раннего детства увлекаюсь энтомологией, – скромно опустил глаза Эдик.

– Ага, с детства... Ну что ж, прекрасно, тем легче будет вам войти в курс дела. Нам предстоит война.

– Война?!

– Разумеется, не в полном смысле, без всяких внешних атрибутов. Но в отношении ожесточенности... Достаточно сказать, что во время последней вспышки 1952 года масса саранчи весила значительно больше, чем все людское население земного шара. Ее полеты вызвали опустошения и голод, унесший в странах Азии миллионы человеческих жизней.

– Миллионы жизней? – Красиков был не на шутку поражен. Устроившись в лаборатории профессора Боровика, он по дядюшкиному совету («Учти, племянничек, наука о разных там... хе-хе... букашках – любимый его конек»), принялся было штудировать энтомологию. Однако дальше первой главы дело не пошло. Вызубрив лишь первые страницы, капризный юноша забросил учебники. «Для того чтобы при случае блеснуть перед «патроном», – рассудил он, – хватит и этого...»

– Неужели миллионы человеческих жизней?

– Именно, – подтвердил Владимир Степанович. – И это на счету одной лишь шистоцерки. А теперь представим, что произойдет, если к массовому размножению будут искусственно пробуждены и другие букашки-таракашки. Можете не сомневаться – среди десяти миллионов видов найдется еще немало потенциальных агрессоров.

– Вы говорите – искусственно пробуждены? Но как же это понять, Владимир Степанович?

– Сегодня в нашей лаборатории были высказаны некоторые догадки. Нам еще предстоит кое-что проверить, но... боюсь, они не лишены основания. Дело в том, что...

Владимир Степанович вдруг замялся. Красиков навострил уши.

– Да, вам следует знать это. Год назад меня посетил некий джентльмен...

– Товарищ Боровик, – перебила профессора девушка в лётной форме. – Извините. Вам срочная телеграмма. Принята по радио.

Владимир Степанович развернул телеграфный бланк, пробежал глазами короткий текст и как-то растерянно посмотрел на своего спутника.

– Что с вами? – встревожился удивленный Эдик.

Рука с телеграммой бессильно опустилась, голубоватый бланк выскользнул из пальцев.

– Положение безнадежно, – тихо, почти шепотом произнес профессор. – Понимаете – безнадежно...

Факты, имена, даты... Если б звал, что потребуется, вел бы, конечно, запись. Впрочем, пожалуй, это не так уж и трудно, – восстановить цепь событий. Имена? Их не очень много. Билли Бенч – курчавобородый Апостол. Патрик О'Лири, физик. Ну и конечно Блер, Бенджамен Блер, с него-то и надо начинать...

Много раз потом вспоминал доктор Эверетт злополучный день первого знакомства. Как и обычно в начальных числах мая, они готовили отправку большой партии посылок с шистоцеркой. Лаборанты таскали по лестницам целые вороха алюминиевых коробок, предназначенных для транспортировки пустынной саранчи, а старшие научные сотрудники строчили послания чуть ли не на всех языках земного шара. Сам он только что закончил сопроводительное письмо в Карачи (слава богу, на Индостан корреспонденция шла на английском языке), когда директор ввел этого американца.

– Мистер Блер – доктор Эверетт, – представил их друг другу директор.

Пожимая руку, Эверетт хмуро посмотрел на гостя. Тот ответил ему доброжелательным, безмятежным взглядом.

Нет, американец не производил дурного впечатления. Даже наоборот. Стройный, подтянутый, одет скромно, но элегантно...

– Доктор, как видите, занят делом, совершенно ему не подходящим. Можно было бы посадить сюда рядового служащего, но увы... Сейчас мы так стеснены в средствах...

Это уж было вовсе ни к чему! Удивительно, до чего шеф любит прибедняться. Разумеется, правительственные ассигнования явно недостаточны, бедняге все время приходится изворачиваться. Но заискивать перед каждым иностранцем в надежде на пожертвования...

К счастью, гость оказался человеком деликатным. Отозвавшись каким-то сочувственно-шутливым замечанием, он с приветливой, даже несколько застенчивой улыбкой, попросил разрешения на осмотр лаборатории.

– Мистер Блер – распорядитель фонда имени Теодора Финчля, – счел нужным пояснить директор. – Быть может, он несколько преувеличенного мнения о более чем скромных достижениях института и о том вкладе, который...

– Извините, сэр, – рассердился Эверетт. – Пусть достижения наши не так уж и велики, но что касается вклада... Наш институт является по существу противосаранчовым центром всего Британского Содружества, а поле деятельности его распространяется на многие континенты и острова жаркого и умеренных поясов планеты. И если правительство по слепоте своей скупится на поддержку, то это еще не значит, что мы...

– Без политики, умоляю, без политики, Эверетт, – с шутливым ужасом замахал руками директор. – Уверяю вас, нашему гостю это совсем не интересно.

– Все это чрезвычайно любопытно, джентльмены, – с мягкой улыбкой заметил американец. – А вы еще говорите: преувеличенное мнение. Да я и не подозревал, что ваше поле деятельности столь обширно.

– О да, – заторопился директор. – В этом отношении мой друг доктор Эверетт совершенно прав. Наш географический отдел, например, прослеживает передвижение крупных стай во всем мире. Специальная лаборатория занята искусственным размножением саранчи...

– Вот как! – удивился Блер. – У вас занимаются даже этим?

– Миллион яиц в год, сэр. Миллион яиц и до пятидесяти тысяч взрослых особей. Размножение саранчи у нас, так сказать, носит характер массового производства. Признаться, это служит нам дополнительной статьей дохода. Мы рассылаем саранчу десяткам университетов и многочисленным ученым во многие страны.

– Поразительно! И вы не опасаетесь производить в таких масштабах подобный материал здесь, в Англии?

Директор улыбнулся:

– Недавно произошел курьезный случай. Молодой биолог в панике прибежал в полицию с кузнечиком в спичечной коробке. «Это шистоцерка – опаснейший вредитель, я поймал его в центре Лондона, в Гайд-парке!» – волновался он. Полиция было всполошилась, но мы быстро успокоили ее. Действительно, несколько особей удрало у нас из лаборатории, но в этом не было ничего опасного. У пустынной саранчи нет и малейшего шанса выжить на наших островах. К сожалению, во многих других районах мира саранча себя чувствует отлично. Она может буквально процветать на площади около тридцати миллионов квадратных километров. Значительная часть Африки и Азии и сегодня еще страдает от ее опустошительных налетов.