Майкл Муркок - Черный коридор

Похлопав ладонью по постели, Райн предложил Фреду присесть поближе. Тот примостился на краешке койки, в его глазах перемешались и радость, и жалость.

— Идешь на поправку? Говорят, правда, довольно медленно, к сожалению. Все еще мучает мания преследования?

Райн кивнул.

— Знаешь, это довольно неприятная штука. Однажды я слышал, как кто-то сказал, что если у вас ощущение, как будто вас преследуют, то это обычно означает, что вас преследуют. Хотя не тот, кого вы подозреваете. Я запомнил это высказывание из-за его парадоксальности.

Фред рассмеялся:

— Подобные экивоки не для простодушного Фреда. Один вид уравновешенного флегматика Фреда подействовал на Райна умиротворяюще. Легкая улыбка коснулась его губ. А Фред между тем продолжил:

— Я очень хорошо понимаю твое состояние, потому что сам однажды чуть не лишился разума. Помнишь тот ужас с Трейси?

Райн отрицательно покачал головой.

Вспомни! Это случилось через месяц после старта. Мне тогда показалась, что Трейси изменила мне с Джеймсом Генри.

— Ничего не помню. Абсолютно вылетело из памяти, — признался Райн. Брови на мгновение сошлись к переносице, глаза приняли отсутствующее выражение. Затем он потряс головой и решительно сказал: — Не помню, хоть убей!

Вот… ты сам сказал это слово… Значит, вспомнил… И как спас меня, тоже?

Райн по-прежнему удивленно таращился на друга. Ты тогда помог мне погрузить ее в анабиоз.

— Вот это я точно помню. Она к тому времени слишком чрезмерно устала, и это угрожало ее здоровью.

— Мы все к тому времени чрезвычайно устали. Не столько от работы, сколько друг от друга. Вот тогда и пришла мысль поместить ее в бокс несколько раньше намеченного, чтобы как-то разрядить обстановку.

Райн удивленно посмотрел на него.

И что в этом удивительного? Вполне естественное решение, — сказал он.

В том-то и дело, что все было неестественным. — Последнее слово Мастерсон произнес замедленно, словно по слогам.

В душе Райна поднялась тревога — что это с Фредом?

Ты так шутишь, да? — с опаской спросил он. — Почему ты так решил? — в свою очередь удивился Мастерсон.

— Знаешь, мне все время что-то мерещится, — поспешно принялся придумывать Райн, стараясь добиться ухода Мастерсона. — Вот и сейчас… Наверное, от того, что устал…

Прием сработал, Мастерсон поспешно начал прощаться:

— Извини, Райн, что утомил тебя. Как-нибудь заскочу еще.

Райн слабо взмахнул рукой, и Мастерсон скрылся за дверью.

Райн проводил его задумчивым взглядом. Он действительно не понял, на что намекал Мастерсон. Его взволновало другое. Где гарантия, что и все остальные — подобно ему самому — не вынуждены бороться с собственными галлюцинациями?

Может быть, из-за длительного одиночества он проявил свою болезнь в более острой, следовательно, более заметной для окружающих форме. Теперь же он достаточно спокоен, но ведь кошмары не прекратились. Значит, судить по внешнему виду о состоянии человека не следовало.

Он решил при случае внимательно присмотреться к Мастерсону. И как можно быстрее оказаться в гуще событий: не ведавшие о своей болезни пассажиры могли натворить бед.

Даже последствия кратковременного стресса предсказать было бы невозможно, а здесь… Похоже, Джеймс Генри уже отравлен паранойей.

Надо будет намекнуть Джону вернуть Джеймса в анабиоз: так будет безопаснее и кораблю, и окружающим, подумал Райн.

Теперь декорацией снам Райна чаще всего служил главный отсек. Вот и в этом видении он оказался там. Стоя возле огромного экрана-иллюминатора, он смотрел в черноту космоса, где появлялись то танцоры в черных очках, то пассажиры «Надежды Демпси», то размалеванная старуха.

В короткие минуты бодрствования он понимал, что буквально напичкан какими-то успокоительными препаратами, но никак не мог преодолеть их действия. Снадобье, скорее всего, вводили в минуты беспамятства.

В ушах постоянно звучала невыносимая музыка, та музыка, и она — даже более надежно, чем снотворное, — давила слабые ростки разумных мыслей. Однако теперь он знал точно, что стал жертвой некого плана, разработанного если не на Земле, то уж во всяком случае в самом начале полета.

Однако цель заговора оставалась для Райна тайной за семью печатями. Ему всегда казалась, что спасенные им люди были благодарны ему… Он смутно припомнил о каком-то событии в начале полета… Может быть, из-за него он настоял на анабиозе для всех. Но почему они согласились на это? Вероятно, это был один из пунктов плана. Они однако не могли предположить, что Райн заболеет, а аварийная система разбудит Джона. Но после того как Джон поднял их всех, они стали полными хозяевами корабля. Но, с другой стороны, они могли бодрствовать с самого начала!

В размышлениях Райна все как-то расползалось, не давая общей картины.

А может, чей-то злой умысел состоял в том, чтобы возбудить в нем ненависть к друзьям и родным? Поверить в их злодейские планы? Он припомнил давний митинг Патриотов с их бредовыми указаниями, как разоблачить пришельцев.

Этого еще не хватало!

Правда, если бы он поверил в козни пришельцев, это прояснило бы многое…

Он пытался рассмотреть все факты, поворачивая их так и сяк, принимая за истину то одно, то другое. Но в конечном результате убедился, что уверен лишь в одном — он до крайности вымотан нечеловеческим перенапряжением, одиночеством и чудовищной ответственностью.

В итоге он остановился на двух версиях: либо пассажиры звездолета сошли с ума, либо это не люди, а пришельцы. Его даже теперь воротило от мысли, что он в чем-то согласился с Патриотами, но и странности поведения окружающих нельзя было не принять во внимание…

Его терзали горькие мысли — он чувствовал на языке их обжигающий привкус…

«Нет, — думал он, — это не Джозефина и не дети! Их поведение для меня — открытая книга. И конечно же, не Фред, не дядя Сидней, не женщины… Больше всего подходил бы Джеймс Генри… А Джон?..»

От головной боли ломило виски, во рту пересохло, глаза слезились. Он попытался сменить положение и громко застонал.

Тут же послышался голос Джона:

— Тебе помочь, старина, или принести что-нибудь?

Почему он всегда появляется так неслышно? Райн пристально взглянул на брата, словно хотел пронзить его насквозь.

— Почему ты предал меня, Джон?

— В тебе говорит болезнь. Никто тебя не предавал, не морочь голову себе и другим подобной дребеденью! Перестань! Ты только вспомни, как мы — одни мы! — выстояли в этом хаосе. Даже среди повального безумия мы не потеряли разум и нашли способ сберечь его, покинув Землю накануне конца. И кто задумал и осуществил этот немыслимый план? Конечно, ты. Так о каком предательстве ты толкуешь?