Полдень XXI век - Журнал Полдень XXI век 2005 №1

Они шли по коридору, длинному и узкому. Шли долго, и Цапля потерял всякое представление о направлении. Коридор не всегда был сплошным — в стенных нишах что-то поблескивало и скалилось, проход разветвлялся, и камни зияли темными провалами. Однажды они миновали ряд колонн, за которыми был виден ярко освещенный зал, и среди множества лампад чернела огромная рогатая фигура. Должно быть, то был главный зал святилища со статуей Астарты, увенчанной полумесяцем.

По стенам коридора висели масляные светильники, больше чадившие, чем тлевшие. Постепенно чад усиливался, пространство заволокло дымом. Служка опустил на лицо капюшон. Цапля не был столь чувствителен. В его службе при печи нельзя иметь нежное обоняние. Запах дыма казался ему даже приятным, по крайней мере, этого дыма.

Потом стены куда-то разбежались, но Цапля не понимал, куда его привели. Огни исчезли, кругом была полная тьма, только дым еще витал над головами. Служка выпустил руку Цапли, и тот едва не упал. Что-то заскрипело, и Цаплю с силой толкнули в спину. С разбегу он ударился о стену, и за спиной его с грохотом захлопнулась тяжелая дверь. Цапля в отчаянии зашарил вокруг, но неизменно натыкался на стены. Его втолкнули в тесную клетушку и заперли.

На мгновение сердце Цапли сковал смертный ужас. Значит, его все-таки уличили! И теперь его ждет расправа… Эта догадка неожиданным образом угасила страх, ибо заключение и казнь были понятней кошмара неопределенности.

Потом раздался голос.

— Раб, — сказал он.

Откуда исходил этот голос, невозможно понять. Кругом был камень. Может, это камень говорил? Иль тьма? Потому что голос никак не мог принадлежать тюремщику или палачу, пришедшему покарать преступного невольника.

— Раб…

И голос не надсмотрщика и не жреца. Не человека. Он казался мужским и женским одновременно. Не бесполый омерзительный визг, как у Хризостома. В нем были твердость и нежность, твердость камня и нежность тьмы. Голос оракула.

Что-то коснулось лица, погладило по щеке. Движение воздуха, сквозняк? Но в прикосновении была ласка. Сочувствие. Цапля расслабился и прислонился к стене.

— Ты, моливший о благословении Мелькарта, стоя в жерле печи, на коленях посреди пепла. Молитва твоя услышана, благословение дано. Ты — раб, и сын твой будет рабом, и сын сына. Но так будет не всегда. Царства гибнут и царства возникают. Цари становятся рабами, а рабы — царями. Твои потомки возвысятся, и настанет день, когда один из них наденет венец. Невелико будет царство, которым ему суждено править, но слава его шагнет далеко за пределы владений и переживет века. Тысячелетия будет жить его слава! Цари и гордые князья произойдут из его семени, и многими престолами суждено им обладать. Но никто из них не сравнится в славе со своим предком. Тысячи лет люди будут повторять его имя чаще, чем имена богов, и мало найдется земных владык, кого не станут с ним сравнивать. Ступай, благословенный Мелькартом, и не проси о большем.

Цапля не помнил, как покинул храм. Наверное, дверь клетушки отворили, наверное, его вывели наружу, но он бы не удивился, если б оказалось, что он вышел сквозь каменную стену. Пришел в себя он, сидя на земле у кромки дороги. Во рту было сухо, а голова кружилась, как с хорошего перепою (рабам редко выпадает счастье напиться, но пару раз случалось, и впечатления были незабываемые). И лишь постепенно до него дошел смысл сказанного. Нет — смысл того, что он услышал.

Он, храмовый раб, — предок царей! Слава на тысячелетия! Имя, которое будет передаваться из уст в уста! Правда, это будет не его имя, а имя того, кому суждено стать царем, но…

Страдая от издевательств Хризостома, Цапля порой черпал утешение в том, что он — сын могущественного шейха, воинственного князя пустыни. Когда-нибудь отец найдет сына, похищенного злыми врагами, и ворвется в храм на боевом верблюде, и мерзкого евнуха разрубит пополам. Но на дне памяти Цапли продолжала жить неприглядная правда. Шейх кочевого племени эдомитов разбил шатры свои у стен Тира. Роскошь большого города привела его в совершенно дикарский восторг, и он без устали тратился на яркие побрякушки, храмовых блудниц и сладкое вино — все то, что он с удовольствием бы награбил, но не имел возможности. А когда тратить стало нечего, он принялся продавать все, что считал ненужным. И сбыл храму Мелькарта мальчишку раба, который и впрямь мог приходиться ему сыном, — на такие мелочи шейх не обращал внимания. Ему было все равно — принесут ли малого в жертву или употребят на какие-то работы. Цаплю отправили не в жертву, а в хлев. Дети, которых удостаивали чести сжечь во имя Мелькарта, непременно должны были родиться свободными.

Но теперь это неважно. Он остается рабом, но лучше быть предком царей, чем потомком шейхов. А имя… если у него, как предсказано, будет сын, он даст ему свое имя. И заповедает настрого, чтоб это имя навсегда оставалось в его потомстве.

Радостный и счастливый, вернулся он в храм. И не успел ступить под колоннаду двора, как на его плечи обрушился управительский посох.

— Где ты шлялся, арабская морда, свинья эдомитская?! — визжал Хризостом. — По кабакам шатался или дрых в канаве, вонючей, как твоя мать? Онемел, Цапля?

Мрачная тоска и тупое отчаяние сдавили грудь предка царей. Он бы все вынес — ругань, порку, колодки. Но коверкать свое имя — славное царское имя — позволить не мог.

— Я не Цапля, — угрюмо выговорил он. — Не Герод. Меня зовут Гордос.

— Нет, Герод! Цапля! — Хризостом, разъяренный тем, что негодяй смеет противоречить, перехватил посох обеими руками и принялся молотить, при каждом ударе выкрикивая: — Цапля! Герод! Герод!

И под пустой колоннадой повторялось, отдаляясь и отдаваясь все глуше: «Герод… Герод… Ирод».

Все выглядело именно так, как рассказывали легенды. Хотя обычно легенды лгут похлеще очевидцев. Принц даже хмыкнул бы, не будь это столь вульгарно. Как подобает благородному человеку, он нередко предавался радостям охоты, и зрелище темной лесной чащи вряд ли могло его удивить, А тем более — напугать. Но такого высокого и густого терновника он не видывал никогда.

— Эк, как оно заросло все! — воскликнул оруженосец. Ему по статусу дозволялось проявлять непосредственность. — Верхами ни за что не проехать.

Принц неохотно спешился и приблизился к кромке леса. Достал охотничий нож, ударил по сплетению колючих ветвей и с проклятиями отдернул руку.

— Нет, без топора никак не управиться. Хорошо, что догадались его прихватить. Так что, Жан, доставай топор и приступай к делу.

Жан, подавив тяжкий вздох, последовал приказу. Собственно, идея прихватить в рыцарский поиск такое неблагородное оружие, как топор лесоруба, как раз ему и принадлежала. Принц Дезире изрядно посмеялся над этим советом, а потом согласился. Никто другой из свиты принца до этого бы не додумался, но Жан был сыном лесничего, и хотя покинул отчий дом еще в малолетстве, кое-что из прошлой жизни еще помнил. И теперь, не прекословя — он вообще был не из тех, кто прекословит господам, взялся за длинную рукоять топора, примерился, и начал рубить кусты.