Виталий Сертаков - Баронесса Изнанки

Тетушка Берта развернула походный госпиталь. Ей на помощь неожиданно пришел Строжайший и Ученейший. Не обращая внимания на собственные раны, он разжег огонь в печке, накидал в кастрюльку всяких подозрительных мелочей из мешочков и залил варево водой. Спустя минуту по обоим этажам распространился такой смрад, что мы с Марией и Саней были вынуждены высунуть носы в окна. Уг нэн Наат сварил превосходную мазь: позже тетя Берта с завистью призналась мне, что отдала бы все свои драгоценности за рецепт. Однако фомор рецептом делиться не пожелал, тем более что таких ингредиентов, с его слов, в Измененном мире не существовало. Потерявшего много крови милорда Фрестакиллоуокера уложили на лавку и натерли коричневой мазью. Затем досталось дяде Сане и егерям. Ослабевшую Анку завернули в шкуры и отнесли вниз, в натопленную каюту дяди Эвальда. Дядюшка ненадолго очнулся от забытья и позвал меня.

— Бернар, я схожу с ума, или мы тонем в канализации? — Наш любимый Глава септа даже сейчас ухитрялся шутить.

— Это мазь Его учености, — успокоил я. — Фомор сказал, что по мере остывания будет вонять еще сильнее.

— Бернар, они выбрали неверный путь, передай им там, наверху, — он махнул исхудавшей, слабой кистью. — Я чую... Нам нельзя туда ехать...

— Дядя Эвальд, часов на десять мы провалились в омут времени, ничего не поделаешь.

— Я не о том. Я чую баньши, но поют они не обо мне...

Я поежился. У дядюшки окно все это время было заперто, каюту освещали масляные лампы, но он, как и следовало опытному знахарю, раньше нас предвидел опасность.

Что я мог сделать? Побежать наверх и приказать фомору повернуть коней? Я наклонился к дядюшке пониже, чтобы спросить, как лучше поступить, и где эти самые баньши, но он уже снова впал в беспамятство. Я вытер пот с его бледного лба и закутал его в одеяло. Дядюшка стал еще меньше. Потом я поцеловал спящую Анку и побежал помогать тете Берте. Она как раз штопала младшему егерю Гвидо рассеченную бровь. Мне доверили прокаливать иглы и подавать на палочке раскаленную над огнем мазь. Я все-таки отважился и передал провожатым слова Главы нашего септа.

— Назад пути нет, — хмуро откликнулся обер-егерь. — Мы выбрали самую лучшую дорогу. Цайтмессеры показывают, что Узел слияния где-то впереди.

— Если мы не поторопимся, Узел ускользнет от нас еще на десять часов, — добавил магистр. Он перевел стрелки на трех циферблатах, затем положил прибор набок и сдвинул верхнюю панель. Под панелью в стеклянных колбах перекатывались капли золотистой жидкости. Магистр и обер-егерь склонились над столом, что-то вычерчивали на бумаге, сверялись с толстыми книгами и, судя по всему, изрядно запутались.

А что мне оставалось делать? Только вздыхать и сквозь щель над будкой кучера разглядывать наплывающие колонны с горгульями. Ближайшие скульптуры были от нас уже в полусотне ярдов. По обочинам в беспорядке громоздились осколки обработанных камней и куски кирпичной кладки. Словно здесь когда-то велось строительство, а потом рабочие покинули площадку, не убрав за собой мусор. Порой мусорные отвалы поднимались на такую высоту, что даже из окон второго этажа было трудно рассмотреть окрестности. Иногда мне чудилось, что ветер доносит запахи живых существ, прячущихся в буераках, иногда стаями принимались кружить вороны. Они молча следили за нами, перепархивали с колонны на колонну, создавая ощущение загадочной потусторонней стражи. Один раз, находясь на крыше, я для пробы затянул песню хищных птиц, вороны взлетели, забеспокоились, но ни один не сел мне на руку.

— Бернар, даже не вздумай, — из темноты люка предупредила тетушка. — Эти пташки не слышали наших песен.

Я не стал спорить. Радовало уже то, что коты окончательно отстали. Поочередно мы вылезали через верхний люк и следили за безжизненными серо-черными полями. Огонь прошелся здесь, не пощадив ничего. На кочках курились дымки, ветер раскачивал редкие обугленные скелеты деревьев, но мертвечиной больше не пахло. Под колесами гулко рокотал камень. Возница, не уставая, покрикивал на лошадей. Если бы я увидел этот ландшафт на цветном фото, то уверился бы, что имею дело с коллажем. Здесь хотелось задрать лицо к небу и выть. Карета вырвалась на вершину очередного холма, миновала развилку и снова свернула налево, по мощенному гранитом шоссе. На развилке я успел заметить наполовину погрузившийся в землю валун с выбитыми рунами. Где-то я уже подобное встречал, кажется — в Верхнем мире, в каком-то музее. Возможно, этому камню соответствовал его двойник, наверху. Я пожалел, что так глубоко мы с Питером Лоттом историю не изучали. Похожий на яйцо, заостренный сверху валун остался позади. С обратной стороны на нем тоже было что-то вырезано или выбито.

— Кажется, докельтский период? — предположил дядя Саня. — Жаль, зарисовать некогда.

Дядя Эвальд предупреждал, что мы выбрали неверный путь, но его не услышали. Карета все быстрее катилась под гору.

Навстречу горгульям.

А наши «птички» раздраженно свистели в «багажнике», недовольные тряской, возбужденные запахом крови.

— Смотрите, смотрите! Там, слева!

Брудо распахнул ставни на окне. Окружающая местность почти не изменилась, но стало заметно суше и прохладнее. Скорее всего, надвигалась ночь, но здесь никто не может утверждать, на сколько часов затянется вечер. Кони опять перешли на шаг, осиливая заметный подъем. Все так же краснели торфяники, но болото постепенно отступило, дымные языки тоже остались позади.

— Что там? Что?

— Почтенный егерь, где-то здесь должна быть ферма? — спросил из каюты фомор.

— Все верно, Ваша ученость. Здесь должна быть Ферма-у-Воды, мы на верном пути. Но в это время ферму еще не построили. Нет ни запруды, ни мельницы.

— Черт подери, это еще кто? — теперь и Мария разглядела.

Потянуло проточной водой, мы подъезжали к излучине. Почуяв влагу, кони потянули карету веселее.

— Баньши... — прохрипел Брудо.

Опираясь на плечо младшего егеря, кое-как он доковылял на забинтованной ноге до окна. А я и не заметил, что обер-егерь серьезно повредил ногу.

Я их тоже видел, но не понимал пока, стоит ли тревожиться. То, что плыло нам навстречу по реке, пока не вызывало у меня ощущения опасности. Я вдыхал полной грудью — наконец-то пропала гарь и вонь от гниющих останков. Оранжевое солнце закатилось, темнело буквально на глазах. Из-за присущих Изнанке визуальных искажений казалось, что лохматые тучи на горизонте трутся животами о землю.

Я ошибался. Оно не плыло по реке, а висело неподвижно над пологим берегом, в обрывках розовой ваты. Несколько сгорбленных фигур, склонившихся над белыми мостками. Нет ощущения надвигающейся агрессии, что-то совсем иное.