Олег Авраменко - Королевы не плачут

- Ага! - рассеянно произнес Филипп, взял пакет, повертел его в руках и отложил в сторону. - Позже прочитаю... Ты случайно не знаешь, Эрнану передали мою просьбу?

- Да. Он скоро придет.

- Поторопи его, дело не терпит отлагательства. - Филипп мокнул перо в чернильницу и склонился над недописанным письмом. - До скорой встречи, друг. Удачи тебе.

- До скорой. - Гастон вздохнул, бросил быстрый взгляд на отложенный Филиппом пакет и вышел из комнаты.

И только на следующий день за обедом Филипп вспомнил о письме отца. Он велел Габриелю принести его, распечатал и начал читать.

И первые же строки письма заставили Филиппа вскрикнуть от неожиданности.

- Что случилось? - обеспокоено спросила Бланка.

Филипп молча передал ей письмо.

- О Боже! - произнесла она, прочитав его. - А Гастон поехал в Толедо.

- Вот именно, - кивнул Филипп. - А он взял и поехал в Толедо. Проездом, кстати, через Калаорру.

- Может быть, он еще не знает? - предположила Бланка.

- Глупости! Гонец-то прибыл к нему, а не ко мне. - Филипп сокрушенно вздохнул. - Я всегда знал, что Гастон редкостный циник. Но разве мог я подумать, что он АЖ ТАКОЙ циник!

23. О ТЩЕТЕ МИРА СЕГО

Сопровождаемый отрядом кастильских королевских гвардейцев большой обитый кожей рыдван с запряженными в него двумя парами лошадей медленно катился по ухабистой дороге, приближаясь к реке, которую римские завоеватели некогда называли Иберус и которую сейчас кастильцы зову Эбро, а галлы - Иверо. Человек двадцать гвардейцев ехали впереди рыдвана, по два - с обеих его сторон, внимательно следя за дверцами, а остальные следовали позади. Кроме того, еще четыре гвардейца сидели внутри, составляя компанию дону Фернандо Уэльве, младшему брату кастильского короля, ради которого, собственно, и была устроена вся эта помпа.

Процессию замыкали Эрнан де Шатофьер с Гастоном Альбре, а также Этьен де Монтини, который понуро плелся шагах в пятнадцати позади них, с головой погруженный в свои невеселые думы. Его конь, великолепный андалузский жеребец, подарок Бланки, живое напоминание о тех незабываемых летних днях, когда они были вместе, будто чувствуя подавленное состояние своего хозяина, тоже загрустил и не сильно рвался вперед, а время от времени и вовсе останавливался пощипать схваченную ноябрьским морозом пожелтевшую траву на обочине. И только частые окрики Эрнана вынуждали Монтини ненадолго возвращаться к действительности, чтобы пришпорить своего скакуна.

Солнце уже скрылось за горизонтом. Вечер стоял холодный, дул пронзительный ветер с гор, и Альбре, зябко поеживаясь, кутался в свой широкий подбитый мехом плащ.

- И какая муха меня укусила, что я вызвался ехать с тобой? жаловался он Эрнану. - Сидел бы сейчас в той уютной гостиной Маргариты, поближе к камину, играл бы с Бланкой и Филиппом в шахматы, или же в карты с Маргаритой и Жоанной, и чихал бы на этот проклятущий ветер.

- А ты подсядь к сеньору дону Фернандо, - посоветовал Шатофьер, которому уже порядком осточертели нарекания Гастона. - Перекинешься с ним в картишки, если, конечно, он пожелает. И от ветра заодно укроешься.

- Э нет, уж лучше я чуток померзну. Недостоин я такой чести, как развлекать его кастильское высочество... У-ух! Что-то рано в этом году похолодало.

- Ноябрь как-никак, - заметил Эрнан. - Капризный месяц.

- Пожалуй, ты прав. Больше всего я не люблю ноябрь и март. - Гастон плотнее запахнул плащ и бросил через плечо быстрый взгляд назад. - А вот кому наплевать на все капризы Госпожи Погоды, так это Монтини. Он само воплощение скорби. Очень величественное и трогательное зрелище, надо сказать.

- Да уж, - согласился Эрнан. - Полгода назад, говорят, с кровати на кровать перепрыгивал, и вот на тебе - влюбился без памяти.

- И Филипп втюрился. Они оба прямо-таки помешались на Бланке.

- Она стоит того, чтобы по ней сходили с ума.

- Не возражаю. И тем не менее...

- И тем не менее, - усмехнулся Эрнан, - княжна Елена с ее приданным привлекает тебя больше. Подозреваю, что дело тут не только в ее приданном, ведь ты ухаживал за ней с достойной всяческого удивления настойчивостью еще при жизни ее брата. А что касается Изабеллы Арагонской, то это была лишь попытка (и, следует заметить, не очень удачная) вызвать у Елены ревность и отомстить ей за то, что она - вот негодница-то! - ну, наотрез отказывалась ложиться с тобой в постель.

- Да что ты мелешь такое! - обескуражено произнес Гастон, сгорая от стыда.

- Истинно, истинно мелю, дружище. Нет, в самом деле, это же надо такому случиться - в свои тридцать два года влюбился, как мальчишка. Должен признать, что я ошибался, полагая, что уже знаю тебя, как облупленного. А в последние два дня ты вообще ведешь себя донельзя странно - то и дело приходишь в смятение, смущаешься по любому пустяку, то бледнеешь, то краснеешь... Вот и сейчас побледнел... Впрочем, довольно пустой болтовни. Вскоре мы уже будем на месте - там ты и увидишь свою Елену. А мне еще надо потолковать с Монтини. Вчера вечером этот негодник вывел меня из себя, и я его хорошенько поколотил, так, может, сегодня он будет поразговорчивее.

С этими словами Эрнан придержал лошадь и обождал, пока с ним не поравнялся Этьен.

- О чем задумался, приятель? - доброжелательно спросил он.

Этьен поднял на него свои красивые черные глаза, подернутые туманной дымкой грусти.

- Да так, господин граф, ни о чем.

- Э нет, дружок, не пытайся провести меня. Все твои мысли мне предельно ясны, и я могу читать их с такой же легкостью, как открытую книгу. Ты думаешь о Бланке, думаешь о том, как ты несчастен, ты жалеешь сам себя. Ведь я не ошибаюсь, а?

Этьен промолчал, глядя вдаль бездумным взором.

- Не гоже мужчине жалеть себя, - вновь заговорил Эрнан, так и не дождавшись ответа. - Это недостойно мужчины, любого мужчины. А тем более мужчины, которого любила такая исключительная женщина, как Бланка.

- Она никогда не любила меня, - хмуро возразил Этьен. - Она просто использовала меня, чтобы немного поразвлечься. А я, глупец, поверил ей.

- Вот именно, ты глупец. Глупец, что думаешь так. Ты, кстати, не задавался вопросом, почему я взял тебя с собой?

- И почему же?

- Чтоб ты не мозолил ей глаза. Именно ей, а не Филиппу. Сейчас Бланка чувствует вину перед тобой, и я не хочу, чтобы ты своим несчастным видом растрогал ее, чтобы она начала жалеть тебя, потому что если женщина жалеет мужчину - дело дрянь. Когда-нибудь ты понадобишься Бланке. Рано или поздно настанет момент, когда ей будет нужен человек, которого она любит и уважает, беззаветно преданный ей и любящий ее, готовый поддержать ее в трудную минуту жизни. Ты хороший парень, Монтини, и Бланка сможет полностью положиться на тебя - если, конечно, к тому времени она не перестанет любить тебя и уважать.